Новогодняя Полька

— Тебе серьезно так важно полностью вынести мне мозг перед ночью? Я не сплю у бабы на груди — не переживай, и с полной башкой меня вынесешь…

— Уверен, что твой мозг так много весит?

— Много стоит.

— Ну… Спрос рождает предложение, особенно, когда он исходит от родителя и лень искать альтернативу…

— То есть на роже у меня написано, что я — дурак?

Не знаю, что написано, но надписи “я счастлив” там больше не было. Прибить бы сейчас хотя бы табличку “мне хорошо” или “неплохо”…

— Ухаживать не будешь, да? — не унималась моя прорезавшаяся так некстати сквозь мужской голод женская гордость.

— А что я должен сделать? — повысил голос несчастный Гай. — Среди ночи тебе корзину роз раздобыть? Или фигурно нарезать ананас? Я собирался это сделать вообще-то!

Гай вскочил и ринулся к окну, где в углу в вазе как раз и прятался ананас.

— Я вообще-то про мясо говорила… — произнесла тихо, действительно чувствуя голыми плечами электрическое поле, подзаряженное ненужной перебранкой. — Мог бы хотя бы по тарелкам разложить.

— Тогда выражайся понятнее! — обернулся он с фруктом в руках. — Мяса можешь сама себе положить!

— Могу… Все могу…

— И это тоже можешь сама сделать. Я посплю на диване…

— Ну, может, хватит?! — вскочила я со стула. — Ты когда бабу трахать приводишь, ты с ней даже не разговариваешь, что ли? На отвлеченные темы… — закончила уже довольно-таки тихо.

— Слушай, — стоял он с ножом в руках надо мной и ананасом. — Ты, кажется, еще ни на одну минуту не заткнулась. Я слушаю. Вам же слушатель нужен, а не собеседник…

— Неплохо в бабах разбираешься…

— Не жалуюсь и никто не жалуется…

И не жалеешь никого — даже ананас. Мне бы тоже так же мастерски свернул шею, как ему — хохолок. Я не смотрела, как он чистит ананас, смотрела в пустую тарелку. Потом поднялась и отнесла грязные маленькие из-под салатов в раковину. Там и осталась стоять в метре от хозяина, вдыхая теперь перебивающий все другие сладкий аромат экзотического фрукта.

— Извини.

Я машинально отошла от раковины — думала, Гай хочет слить в нее ананасный сок с разделочной доски, а оказалось, что он никуда не собирался идти, даже головы ко мне не повернул.

— Ты тоже извини, — ответила, смотря на пустой стол.

Нет, полный — куда нам столько съесть! Только без нас, с пустыми стульями. Мы непонятно где были, каждый на своей орбите, не пересекаясь даже вскользь.

— Странно, что Юпи не боится звуков петард, — сказала я, не поворачивая головы в сторону окна, за котором уже который час запускали салюты.

— Просто устала, как собака.

В голосе Гая не слышалось смеха — может, он и не пытался шутить. Я тоже устала, как собака, от одиночества. Мне даже не секса хотелось, а участия — разнообразия, а то либо рабочий стол, либо ярмарочный прилавок, либо вылазки в город в бабской компании — и мамины косые взгляды и невысказанные вопросы, что я думаю о своем будущем? Ничего не думаю — будущее наступит без моего на то желания. Как в детской восточной сказке: скука, разбойники, скука…

— Отойди!

Теперь Гаю действительно потребовалась раковина, и я вернулась за стол, на котором поверх тканевых салфеток белела теперь только одна большая тарелка — одна для каждого, а не на двоих.

— Хочешь ананаса? Или убрать в холодильник до Нового года? До шампанского?

— Убери…

Не знаю, ничего не хотелось — навалилась апатия, придавила, точно могильным камнем. Почему я просто не могу расслабиться в хорошей компании на один вечер, на одну ночь и, может, даже на один день, первый день нового года. Возможно, он и задаст нужное направление оставшимся триста шестьдесят четырем дням, чтобы они перестали утомлять рутиной.

— Не поухаживала, — присел Гай к своей пустой тарелке и не взял ложку, специально оставленную мною в сковороде. — Открой рот.

Он взял вилку и наколол в нее мясо, чтобы протянуть через стол.

— Зачем? — спросила уже с полным ртом.

— Чтобы меньше говорила. И вообще хватит жрать, а то уснем до Нового года, как Юпи.

— Устал?

— От тебя — очень. С непривычки. Особи женского пола, которые бывали здесь до тебя, знали, зачем пришли, и я знал, зачем их привел. Сейчас ни ты, ни я не в курсе, что тут делаем. Если только собаку охраняем… Да и то вопрос — кто кого: может, это она — нас, чтобы мы друг друга не сожрали.

— Жалеешь, что пригласил меня?

Я не смотрела на него с вызовом — скорее устало, просто устало. Он даже зевнул, на меня глядя.

— Жалею. Но что поделать — уже пригласил, — Гай наколол теперь кусочек картошки с золотистой корочкой, щедро посыпанной травами и смесью перцев, и я снова покорно открыла рот. — Нужно как-то спасти эту ночь. Есть идеи?

И он наколол еще один кусок мяса, но отправил на этот раз в собственный рот. Ничего, хоть с одной вилки ели, но, к счастью, не с ножа…

Быть на ножах в новогоднюю ночь — верх глупости и самонелюбви: ну кто же саморучно возьмется портить себе праздник? Только идиот! Вот мы такими и были — нас познакомили, нас накормили, нас наконец-то оставила наедине наглая собаченция, а мы что делаем — ругаемся.

Я закрыла рот — не для бранных слов, а чтобы не заглотить новый кусок мяса, который мог стать мне поперек горла.