Новогодняя сказка для ведьмочки

— Вы труп, Ярослав, вот господин полицейский это может подтвердить, — я указываю на офицера. — Выходит, что я тебя забила до смерти молотком, правда не знаю, что послужило поводом, но это второстепенно.

Офицер кашляет, рукой трет шею, будто ему натирает воротник, и спрашивает у Ярослава: Документы ваши можно посмотреть?

Ярослав роется в кармане пуховика, достает права и подает их офицеру.

Тот крутит права в руках, кашляет, отводит глаза в сторону и говорит: Да, нехорошо вышло!

— Капитан, там нет частей трупа, — в дом входят мужики в камуфляже и резиновых перчатках, на их лицах маски.

— Отбой! Трупа нет, уходим, — офицер командует, и Омон всем составом выходит из дома.

— Простите меня за любопытство, но не скажите ли мне, а кто вам сообщил о трупе в этом доме? — Ярослав язвительно улыбается, такое ощущение, что он уже знает, кто это мог быть.

— Нам сообщила гражданка Ростова Алёна Степановна, она видела, как гражданка Романова выносила черные пакеты к мусорным контейнерам.

— Ах, Алёна! Вы не уезжайте, пожалуйста, сейчас вы получите свою расчлененку! Юля, черные пакеты еще остались? Давай пилу и молоток, пойдем Алёну забивать и расчленять! — глаза Ярослава горят праведной местью, если бы не я, то точно быть Алёне сегодня трупом.

— Да вы не переживайте, девушка за ложный вызов будет отвечать по всей строгости закона.

— Да мне плевать, чем эта девушка будет отвечать, а вот кто двери на место поставит! Вы детей перепугали до смерти! За это кто отвечать будет? — орет на офицера Ярослав.

Офицер пытается оправдаться, что-то мямлит, объясняет Ярославу, что можно подать жалобу и куда, но мне от этого не легче.

Через минуту в дверях вновь появляется омоновец: Капитан, мы тут гражданку Ростову нашли, она походу пьяная, лыко не вяжет, что с ней делать будем?

— В КПЗ ее отвезите, утром разберемся.

Офицер разворачивается и, кинув нам на прощанье «подавайте жалобу», уходит.

Я стою босая, ноги заледенели, по дому свищет ветер, на улице не лето.

— Собирай детей, Юля, они вам вынесли двери с частью стены, сегодня это вряд ли можно исправить, переночуете у меня.

— Ярослав, мне как то неудобно…

— Юля! Что значит неудобно, ты хочешь детей заморозить! Живо собирайтесь!

И семеню наверх, одеваю детей, Ксюху приходиться просто завернуть в одеяло. Пока я копошилось, Ярослав уже вызвал ремонтников. Те топчутся у дверей, разводят руками, что-то пытаясь втолковать.

Наконец, мы выходим.

Да, ужас, просто ужас. Наши двери снесены и валяются в кустах, из косяка выпало несколько кирпичей, поврежден фасад. Они что, гранату сюда бросили? Чем можно было так повредить дом. Слов нет.

Но Ярослав что-то командует, мужики тащат дверь, что-то долбят, надеюсь, завтра мы переедем обратно.

Ярослав размещает нас по гостевым комнатам. А я стою на лестнице, и в моей голове всплывают воспоминания, как мы с Анжелкой ввалились в его спальню и устроили там погром. От таких воспоминаний щеки начинают наливаться румянцем.

— Ну, Юля, расположение комнат ты знаешь, — Ярослав хитренько так улыбается. Он на что-то намекает, не обломится, пусть даже не надеется…

Я разворачиваюсь и ухожу спать в комнату к Ксении, она маленькая, если проснется в незнакомом месте, то может испугаться.

Утро наступает быстро, казалось, вот только на подушку голову пристроила, а уже первый луч солнца упал на твою подушку и щекочет нос.

Встаю, детки еще посапывают в подушку, для них вчера был очень трудный вечер, иду в душ, потом на кухню.

Сквозь окно гостиной вижу, как копошатся мужики возле моего крыльца. Надо же, что-то делают.

Ну, надо готовить завтрак. Заглядываю в холодильник, а там — мышь удавилась. Лежат несколько яиц, стоит молоко, прокисшее ещё неделю назад, да маленький скрюченный кусочек колбасы. Да, видимо, хозяин дома не готовит.

Приходится одеться и пойти к себе, у меня там припасов вагон и маленькая тележка.

Захожу на свое крыльцо и чуть в обморок не падаю.

Пол в нижнем этаже залит водой, которая возле входа уже в глыбы льда превратилась, он в нескольких местах вскрыт, между рядами сломанной плитки торчат куски труб теплого пола. Кругом грязь, натоптанная сапогами ремонтников.

— Прости хозяйка, — басит позади меня один из них, — не рассчитали, плохо дверь поставили, ночь холодная была, пол в коридоре промерз…

Мне от его извинений не легче, у меня разрушен дом, впереди праздничные дни, а мне даже жить негде.

Я прохожу на свою кухню, мне становится совсем плохо. На кухне еще хуже, остров сдвинули в сторону, разрушили покрытие, сломали кран у мойки. Тут словно Мамай воевал. Стою, чуть не плачу.

И вдруг в кухню входят две дамы совдеповского вида. Плотно застегнутые драповые пальто, на голове шапки — формовки времен моей бабушке, да и по виду не понятно, сколько им лет, что-то от сорока до семидесяти. Бесцветные казенные лица, губы брезгливо поджаты.

— Гражданка Романова Юлия Анатольевна? — ой, как мне знаком этот сухой казенный тон.

— Да, — лепечу я, всегда боялась больших начальников и чиновников.

— Мы из службы опеки и попечительства, где ваши дети, Юлия Анатольевна?

— У соседа, — лепечу я.