Новогодние чудеса

Ула глянула, как Колин катается с мамой по гладкому прозрачному льду. На нём была сиреневая шапочка с двумя мохнатыми помпонами — по одному на каждое ухо, и рукавички тёти Лоры к ней и вправду удивительно походили.

— Но мама будет ругаться…

— Да сколько можно! — рассердилась Алу. — Мама-мама. Что ты заладила?! Нет её здесь! Зато есть ты. И ты видишь, кого твои рукавички могут порадовать!

Ула послушалась и заскользила по реке к Колину. Вмёрзшие в лёд пузыри сияли на солнце золотом, и над сугробами разлетались крылатые радуги — ещё никогда зимняя река не была настолько прекрасна!

— Ты хочешь подарить их? Насовсем? — мама Колина от удивления вскинула над головой свои широкие лапы.

— Да, — уверенно заявила Ула и помогла Колину натянуть рукавицы. — С наступающим!

— В самый раз! — довольно улыбнулся медвежонок, и на сердце у Улы стало тепло-тепло.

— Какие же замечательные! — пробасила медведица. — У нас нет для тебя подарка, но мы можем взять тебя с собой на площадь, там выступают уличные артисты.

Ула никогда не отходила так далеко от дома, но Алу подтолкнула её кулаком в спину, и они поспешили на площадь. Что может быть прекраснее рождественских песен?

Толпа гомонила, хихикала, уплетала сладости, но благоговейно затихла, стоило музыканту дёрнуть струну. Знакомые слова сами срывались с губ Улы, вступила флейта, и ноги пустились в пляс.

А потом у солиста сорвался голос.

Но Ула не сразу это заметила — она продолжала увлечённо петь, пока не обнаружила, что поёт одна и вся площадь на неё смотрит.

— Иди к нам! — позвали её с подмостков.

И Ула захотела сжаться, чтобы стать меньше зайца, но Алу схватила её за руку и вытащила на сцену.

— Мама ругается, когда я шумлю, — прошептала Ула.

— Мама-мама! — проворчала Алу. — Ты же любишь петь, и шуметь, и веселить народ. При чём здесь вообще мама?

Вместе они исполнили целых три песни! До того чисто и звонко, что аплодисменты всё не стихали. А потом музыканты угостили лисичек печёными яблоками в карамели и горячим шоколадом.

Солнце скрылось за лесом.

— Пора домой, — вздохнула Ула.

И Алу радостно отозвалась:

— Так вперёд! Давай наперегонки?

Они побежали по золотой от заката реке, твёрдой и гладкой, в жемчужинах мёрзлых пузырьков воздуха, побежали по пушистым, словно взбитый сливочный крем, сугробам, пока не остановились перед свисающим из окна хвостом простыни.

Ула замерла, и Алу никак не могла сдвинуть её с места.

— Я так виновата перед ними! Что я им скажу?

— Как есть, так и скажешь! И про шута скажешь, и про рукавицы, и про выступление своё, и про яблоки с карамелью! Великолепный же получился день!

Ула мотнула головой и только плотнее сжала зубы. И тогда Алу недобро сощурилась:

— До захода солнца одна из нас должна вернуться домой.

— Одна из нас? — растерялась Ула. — Но я боюсь.

— Как знаешь, — прорычала Алу и, придерживаясь за простыню, влезла в окно.

И сразу стемнело.

Ула помёрзла, потопталась и всё же схватилась за простыню и полезла наверх, но…

…Окно оказалось закрыто.

Едва сдерживая слёзы, Ула прижалась носом к стеклу. На столе горела красная свеча, мама сидела в кресле-качалке, и Алу клубочком свернулась у неё на коленях — как в детстве любила засыпа́ть Ула.

— Мам… — прошептала она, но закричать побоялась.

И войти через дверь тоже побоялась — только беззвучно плакала и держалась холодными пальцами за простыню.

— Ты так совсем замёрзнешь, — раздался мелодичный голос, и зазвенели колокольчики.

Ула вздрогнула — на голых ветвях сидел золотой шут, совсем как тот, что разбился утром! Только живой и ростом с Улу. Его изящный нос пересекала трещина, и кисть казалось какой-то… приклееной?

— Да, всё можно починить и исправить, — улыбнулся шут.

— Но я так виновата! Я такая плохая! И Дед Мороз мне ничего не подарит!

— Почему?

Какой глупый шут!

— Потому что я плохая девочка.

— А ты уверена, что Дед Мороз дарит подарки только хорошим девочкам?

— Мама так говорит.

— Мама, конечно, права, просто она… взрослая и успела кое-что позабыть про Деда Мороза.

— Тебе-то откуда знать? — грустно спросила Ула. — Ты же не Дед Мороз.

— Не Дед Мороз, — согласился шут, — но я неплохо его знаю. И знаю, что подарки он дарит всем детям. И не дарит взрослым. Как ты думаешь, почему?

Ула пожала плечами.

— Дети никогда не врут, — подмигнул шут. — По крайней мере, не врут самим себе.

Ула смотрела недоверчиво. На морозном небе загорались первые звёзды.

— Загляни в свою комнату, кого ты видишь?

Ула послушно прильнула к окну. Алу по-прежнему спала на коленях у мамы, которая плавно покачивалась в кресле.

— Я вижу себя, — всхлипнула Ула. — Только хорошую себя, которую мама любит.

— Разве Алу все делала «правильно»?

— Нет.

— Она всё делала искренне. И не побоялась честно признаться маме.

Ула кивнула и уткнулась носом в стекло. Звёзды искрились на морозном узоре.

— Алу — это я.

И в тот же миг Ула оказалась по другую сторону стекла, на коленях у мамы, которая тихонько напевала колыбельную.

Месяц светит из окна,
Нашей Уле спать пора.
Звёзды сыплются с небес,
Шелестит листвою лес.