Новогодние детективные истории

На улице было ветрено, и ни души, а тренажерный зал оказался закрыт — на двери замок, и опущены гофрированные железные шторы. Ну, конечно. У алжирца Али, бритого смуглого качка, хозяина зала, должно быть, тоже Рождество!..

Он послонялся по улицам, надеясь как-то внушить себе, что печалиться не из-за чего. Рождество, провались все пропадом, — это просто день в году, и ничего больше. В конце концов, у русских свое Рождество, и Новый год впереди, и можно даже придумать что-нибудь невозможное, но сию секунду утешительное, например, что он плюнет на все их с Маней ссоры и прилетит на Новый год в Москву.

Внушить не получилось.

Париж как будто вымер, и только елки качали холодными тяжелыми лапами на ветру, и ему казалось, что в городе никого нет, только он один и множество елок — зачем одному столько?!

Он продрог, устал, наступил в лужу, вспомнил прошлогоднюю Старую Ригу и мокрые Манины носки, и ему стало так жалко себя, что он чуть не заплакал.

Впрочем, если бы и заплакал, никто бы не заметил!..

Некому замечать.

Он нашел какое-то кафе, единственное открытое в квартале. Там было шумно и неуютно, и синтетическая елка в углу как будто изнемогала от множества навешанных на нее гирлянд. Он просидел в нем очень долго, поначалу пил скверный кофе, а потом перешел на виски, не менее скверный, и в конце концов все это стало так похоже на читанного в отрочестве Хемингуэя, что он засмеялся громким тоскливым ишачьим смехом, и какие-то парни в расхристанных куртках оглянулись на него от игровых автоматов.

В сумерках он притащился домой, очень несчастный и очень замерзший.

Консьержки не оказалось на месте — должно быть, она ставила в духовку шоколадное рождественское печенье или прилаживала на лысую голову супруга красный рождественский колпак.

Он почти доплелся до своего третьего этажа, когда Маня вдруг спросила бодрым голосом:

— Холодно на улице?

— Ужасно, — ответил он и воззрился вверх.

Маня мыкалась возле его квартиры, и вид у нее был растерянный, но решительный, как будто она собиралась совершить ограбление и не знала, как приняться за дело.

Он хотел потрясти головой, чтоб вытрясти из нее видение Мани возле своей собственной двери, а потом забыл.

— Это ты?!

Ничего невозможно было придумать глупее этого вопроса, но он все же придумал следующий:

— Как ты сюда попала?!

— Это я, — все так же бодро и решительно объявила Маня, — и меня пустила твоя консьержка. А вообще-то я прилетела на самолете. Так сказать, в глобальном смысле.

Он взялся рукой за перила, чтобы пойти наверх, к ней, но никуда не пошел и опять спросил:

— Это ты?!

Маня сбежала по ступенькам, взяла его за руку и втащила на площадку.

— Прости меня, а?

— За что?

— Ну, за то, что я так долго не прилетала! Ты же меня ждал? Ждал изо всех сил?

— Ждал, — признался он. — Ждал изо всех сил.

— Прости меня. Мне трудно было… решиться. Я думала, ты меня разлюбил.

— Я собирался. — Он помолчал. — Но ничего не получилось. Тебя не так-то просто разлюбить.

— Открой, — попросила Маня. — Мне надоело сидеть у тебя под дверью!

Он спохватился и открыл.

Он соображал как-то медленно и с трудом, хотя виски было выпито всего ничего.

Маня втащила свой чемодан — он почему-то совсем не помогал ей, только смотрел, как она тащит, — зажгла свет, стянула куртку и робко на него посмотрела.

И тут они с размаху обнялись и прижались друг к другу так, что чуть не упали, и куда-то пошли, но остановились, и обнялись еще крепче, и он спросил:

— Это ты?…

Она покивала, рассматривая его лицо, а потом сказала:

— Я хочу пригласить тебя на свидание. Давай у нас будет свидание в нашем собственном доме, на нашем собственном участке с нашей собственной собакой. Под нашей собственной елкой!.. В нашей собственной Москве. Давай, а?…

— Давай, — согласился он быстро. Ему трудно было дышать, и он мельком подумал, что еще утром не любил жизнь, и Рождество не любил тоже.

Теперь ему так хотелось Рождества, и жизни, и Мани, что внутри было больно и горячо. Так горячо, что равнодушие немедленно стало таять, как лед под весенним солнцем.

Даже не сопротивлялось, растаяло, и все! Впрочем, куда ему сопротивляться, равнодушию-то, когда Маня прилетела к нему в Париж, и обнимала, и прижималась, и терлась горячей щекой об его ухо!..

В телевизоре, который он позабыл выключить, все шли какие-то рождественские сюжеты, и Маня вдруг сказала:

— Ты знаешь, что я утром узнала из новостей?

Ему не было никакого дела до новостей.

— Что?…

— Министерство обороны США выпустило ежегодный приказ для военных летчиков и береговой охраны. С сегодняшнего дня и до самого Нового года приказом министра обороны им запрещается атаковать неопознанные летающие объекты. И знаешь почему?…

Он перевел дыхание. Сердце у него стучало.

— Почему?…

— Потому что среди них может оказаться упряжка Санты!