Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

Так, недавно еще один из дорогих мертвецов спрашивал: «Когда же придет настоящий день?»[66] Он твердо верил, что день придет. Немного раньше его другой, ныне живущий, звал «вперед без страха и сомнения!». Он твердо верил, что призыв его не звук пустой.

Отчего же теперь никто не спрашивает и никто никуда не зовет?

Одни говорят, что день уже наступает и что мы пришли в самое место, которое подразумевал поэт, зовя нас вперед. Они согласны, может быть, в глубине души с тем, что в этом месте, в течение этого длинного дня жить довольно скверно, но уверяют, что это ничего. Нужно только немного устроиться, вымыть полы в новом помещении, смести накопившуюся паутину, повесить в углу образок, отслужить молебен; если «день» дает мало свету, то зажечь что-нибудь (некоторые при этом считают необходимым лодыгинские лампочки, другие довольствуются сальным огарком); затем прописать свой вид в ближайшем участке, давать на чай дворнику и швейцару и жить в свое удовольствие, занимаясь кому чем угодно — искусством, науками (например, составлением жизнеописаний знаменитых людей или изысканиями о синтагмах в древнегреческой трагедии), частным благотворительством, патриотическими упражнениями в вопросах восточном, славянском и немецком (об удобнейших способах сцепиться с немцами для взаимного мордобития), решением финансовых задач (стоит ли бумажный рубль полтину золотом или, наоборот, золотой рубль двести копеек бумажных?), заботами о распространении в Болгарии тульских самоваров, газетной полемикой с употреблением, для увеселения публики, ругательных слов и с прописанием имени обзываемого лица всеми буквами… Да и кроме всего этого разве мало найдется в современной жизни безвредных, приятных и удобных занятий. Те же, которые ни к каким занятиям не способны, могут предаться хоть гоголевскому «вышиванию по тюлю» и принятию в большом количестве пищи и питий.

Это очень счастливые люди, читатель. Томления о недостижимом они не знают (что недостижимого может быть во всем перечисленном?) и радуются и веселятся, не думая о другой жизни, ибо не для них она писана.

Другие счастливыми быть не могут. Они не говорят ни о наступившем дне, ни об обетованном месте, и не потому не говорят, что день еще не наступил и место еще не найдено, а потому, что, по их мнению, всякие подобные разговоры есть один только разврат. «Нет никакого дня!» — восклицают они.

«Не нужно никуда идти!.. Не нужно даже и прибирать ничего…» Нужно уподобиться тому, недавно открытому на Казанской улице в Петербурге домовладельцу, который десять лет просидел в своей комнате, не переменяя белья и платья, не говоря ни с кем и складывая ежедневно получаемые сайки в угол, так что накопилось чуть не полкомнаты. Какой уж тут день! Просто-напросто сиди в углу и «исполняй пути Провидения и заветы истории». Какие пути и какие заветы, они не говорят, да, конечно, и сказать не могут, потому что пути свои Провидение уже давно перестало открывать смертным, а о заветах истории не узнаешь же в самом деле из учебника Иловайского. Все это дело довольно темное. И потому сиди и обрастай грязью и мхом. И люди, проживающие это миросозерцание, имеют гордый вид, но я думаю, что это самые несчастные люди. Злоба, породившая такое миросозерцание, так велика, что не может найти себе удовлетворения. Страшнее же, отвратительнее и мучительнее неудовлетворенной злобы нет ничего на свете, «ибо для человека нет большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить».[67]