Новогодние неприятности, или Семья напрокат

Да, я не готова уйти из кафе и быть рядом с Алиской двадцать четыре часа на семь, но и терпеть рядом с ребенком эту пародию на нормальную няню я не хочу. Или дело все-таки в мужчине, чью невесту я вынуждена играть?

К счастью, малышка не дает мне долго копаться в себе. Она ерзает на коленях отца, изучает брюнетку из-под полуопущенных ресниц и категорично заявляет.

— Пап, она мне не нравится.

Глава 8.2

— Мне она тоже не нравится, Демьян, — произношу негромко и отстраняюсь от Ларина, опираясь бедром о стол. — Если тебя, конечно, интересует наше мнение.

Не знаю, чем именно я задеваю депутата, позой ли, словами, интонациями, но он отчего-то начинает рассматривать меня пристально. Ни одной детали не пропускает так, что мне хочется съежиться и спрятаться в стоящий у стены шкаф. Ларин тяжелым взглядом ощупывает меня всю, после чего возвращается к моему наверняка раскрасневшемуся лицу и довольно хмыкает.

— Интересует.

Выносит вердикт он и принимается доедать котлеты с пюрешкой. Внимания на мнущуюся в проходе соискательницу не обращает, зато умудряется что-то рассказывать дочери вполголоса, вызывая у Алиски широкую счастливую улыбку.

— А я? — спустя пару минут, брюнетка все-таки решает напомнить про свое существование. Откашливается, поправляет топорщащуюся блузку и пытается одернуть ультракороткую юбку вниз. Юбка наотрез отказывается сотрудничать.

— А. Что. Вы? Вы разворачиваетесь на сто восемьдесят градусов и идете туда, откуда пришли.

— Но…

— Вы не нравитесь моей дочери. Вы не нравитесь моей будущей супруге. И мне вы, кстати, тоже не нравитесь.

Достаточно жестко заканчивает собеседование Демьян, я же испытываю малодушное удовлетворение. Ревность отступает, становится гораздо легче дышать, и я ловлю себя на мысли, что откровенно любуюсь другом детства.

Его упрямыми скулами, сильными жилистыми руками, мощным подбородком. Хотя внешность — это сущая мелочь по сравнению с тем, как Демьян общается с дочерью. По-настоящему меня подкупает именно искренность, с которой он отвечает на Алискины вопросы, и забота, сквозящая в каждом его жесте.

— Сладкова, а тебе мама не звонила?

— Моя?

— Твоя.

— Звонила, — перестав разглядывать хитро щурящегося депутата, я опускаю голову вниз и, облизав губы, признаюсь. — Я трусливо не взяла трубку.

— Не поможет, — смеется Ларин и поднимается на ноги, поудобнее перехватывая жмущуюся к нему Алиску. — Она жаждет объяснений. Так же, как и моя родня. Так что готовься.

— К чему?

— К официальной помолвке.

Слова падают между нами тяжелыми булыжниками, и я гулко сглатываю. Рот стремительно превращается в пустыню Сахару, ладошки потеют, а сердце грозит проломить грудную клетку.

Одно дело сообщить журналистам, что ты — невеста политика Ларина. Совсем другое — объявить об этой своей семье.

— А может мы…того? Скажем им, что уже помолвились?

Глава 8.3

Я не боюсь купаться на Крещение в ледяной воде, не страшусь очередей в поликлиниках, на почте или в мфц, но от одной мысли, что перед родными придется разыгрывать спектакль, становится немного не по себе.

Мама сто раз намекала, что часики тикают и пора выходить замуж. Папа на каждом застолье кричит, что хочет воспитывать внуков, и красноречиво на меня косится. А я откровенно не понимаю, почему братья «еще не нагулялись», а мне пора создавать семейный очаг и поддерживать в нем огонь.

— Не прокатит.

Ухмыльнувшись, Демьян без труда читает то, что большими буквами написано на моем лбу, и качает головой. Мне же остается лишь обреченно вздыхать. Назвалась груздем — придется и в кузов залезть, и колечко обручальное примерить, и журналистам попозировать.

— Не кисни, Юлька. Больно не будет.

Хмыкнув, лукаво подмигивает Ларин и шутливо щелкает меня по носу. Опускает дочку на пол, облачается в черное длинное пальто, превращающее его в Лондонского денди, и терпеливо ждет, пока мы с Алиской оденемся, обмотаем шарфы вокруг шей и потопаем вслед за ним.

— Вот бы сейчас на необитаемый остров… или в Архыз, на худой конец.

Произношу мечтательно, выходя на улицу из полутемного коридора, и скатываюсь по лестнице. Проскальзываю пару метров по плотно утрамбованному снегу и торможу около разлапистой голубой ели. Запрокидываю голову вверх и, как в детстве, ловлю языком снежинки.

Как будто мне пять, как будто я до сих пор верю в Деда Мороза и в новогодние чудеса и как будто самая большая проблема — это закончившиеся дома мандарины.

— Простудишься, Сладкова! — в это мгновение, пока я рассеянно разглядываю невероятное лазурное небо, Демьян отрывает меня от земли и перебрасывает через плечо. Так что перед глазами теперь не безбрежная голубая гладь, а черная ткань, прикрывающая упругую депутатскую задницу.

— Ларин!

— Что, Ларин? Заболеешь и нас с Алиской заразишь. А нам простывать нельзя. У меня предвыборная гонка на носу, у Лиски — рождественский утренник.

Демьян несет меня к стоящему у обочины автомобилю легко, словно пушинку, малышка скачет за нами вприпрыжку, и все это так естественно, что я даже не задумываюсь, как быстро я влилась в чужую жизнь и примерила на себя роль мамы.