Новогодние неприятности, или Семья напрокат

Выдыхаю негромко и медленно выливаю в кастрюльку молоко, невольно вспоминая Миленина. Все-таки с Сеней было гораздо проще. Безопаснее, что ли. Я контролировала происходящее, рулила нашими отношениями и не боялась, что в какой-то момент чувств станет слишком много и они затмят разум.

И сама не заметила, как вляпалась в это…

— Юль! Тебя.

— Кто?

— Не знаю.

Вырывая меня из пространных размышлений, пожимает плечами Женька и протягивает трубку нашего стационарного радиотелефона.

— Алло.

— Привет, Юль. Только не скидывай звонок, пожалуйста! — лепечет на том конце провода Арсений и выдает раньше, чем я успеваю отключиться. — Я рядом с твоим кафе. В меня въехал какой-то газелист…

Делаю глубокий вдох и прикрываю веки. Хоть по-прежнему испытываю к Сеньке отголоски злости, все равно за него волнуюсь. Не хочу потом корить себя за то, что не помогла человеку со сломанными ребрами или бедром или внутренним кровотечением.

— Ты сам как? В порядке?

— Да… нет… нормально. Можешь выйти ко мне? — сбивчиво тарабанит Миленин, и я незамедлительно высекаю уверенное «конечно» и передаю изумленной Женьке кастрюльку с кремом.

Бросаю трубку на столешницу, торопливо огибаю прилавок и выбегаю на улицу в чем есть. В тонких облегающих джинсах, вязаном светло-сером свитере и мягких замшевых балетках, в которые я успела переобуться.

Холодный ветер тут же облизывает ступни, мороз пробирает до самых костей, а я стою неподвижно и напрасно пытаюсь найти поблизости груженый автомобиль, который мог переехать незадачливого Миленина.

— Привет, Юль.

В то мгновение, когда я планирую послать все к чертям и вернуться в теплое уютное помещение, из-за угла как раз выворачивает Арсений. Целый и невредимый, он приближается ко мне, прижимая к груди огромный букет алых роз, и глухо прокашливается.

Я же обвинительно тычу в него указательным пальцем.

— Ты мне соврал!

Глава 10.2

— Иначе ты бы не стала со мной разговаривать. Я пришел извиниться. Я виноват перед тобой.

— Виноват.

Бросаю сердито, но по какой-то причине не ухожу. Веду настороженно плечами и ежусь, оттого что колючий ветер забирается мне за шиворот и леденит кожу.

— Послушай, Юль. Я вел себя, как последний козел. Я не должен был упрекать тебя из-за подарков. Никогда.

— Не должен был.

— Мне стыдно…

Смущенно выцарапывает из груди Миленин и смотрит на меня заискивающе-жалобно. Нервно теребит красные лепестки, и я почти успеваю его простить и закрыть глаза и на показательное выступление с чеками, и на сегодняшнюю уловку, когда в мозгу что-то щелкает, и меня осеняет догадкой.

— Ответь-ка мне на один вопрос, Сень.

— Какой?

— Твоя мама помирилась с твоим отчимом?

Арсений медлит не больше секунды прежде, чем выкрикнуть горячечное «нет», но этой паузы мне достаточно, чтобы понять: он снова лжет.

— И ты устроил весь этот концерт, чтобы не ютиться с ними в тесной однушке? И веник этот притащил, чтобы потом и его включить в счет?

Сложив два и два, я стремительно закипаю и готовлюсь вылить на Миленина весь свой гнев, не замечая выскакивающего из припарковавшегося автомобиля Демьяна. Осознание врезается тараном в солнечное сплетение чуть позже.

От вида злющего, как сам сатана, Ларина кровь стынет в жилах, и все инстинкты кричат «бежать». Только вот ступни отчего-то примерзают к ступенькам, слова приклеиваются к языку, и страх прочно опутывает липкой паутиной все тело.

— Демьян…

Хриплю полузадушено, когда хмурый, как грозовая туча, мужчина приближается к нашей конструкции «Арсений, девушка и весло, то есть букет», и наблюдаю за тем, как тяжелая депутатская ладонь опускается Сене на плечо.

Все остальное происходит слишком стремительно.

Миленин от едва уловимого движения Ларина отлетает на три метра и приземляется прямиком в сугроб. Цветы падают к моим ногам. Я же растерянно моргаю.

Алые розы на снегу выглядят, как пролитая кровь.

— И снова здравствуй, Юль.

Голос Демьяна звучит глуховато и как-то надтреснуто, ноздри широко раздуваются, пальцы сжимаются в кулаки. Он начинает разворачиваться к выкарабкивающемуся из ледяного плена Арсению и, вероятно, планирует вбить в его голову истину «Сладкову трогать нельзя».

Шаг. Второй. Третий. Хрум, хрясь, хрр.

Под подошвами ботинок Ларина громко скрипит снег, а вместе с ним и у меня под ребрами стекло хрустит. Наконец-то, невидимая пружина распрямляется, оцепенение улетучивается, и я опрометью скатываюсь со ступеней и бегу за Демьяном.

— Стой!

Кричу требовательно, хоть у самой страх застревает в горле, и хватаю Ларина за запястье, заставляя развернуться. Взгляд у него сейчас просто убийственный — мечет гром и молнии, того и гляди, ненароком размажет.

— У тебя руки ледяные, Юль, — роняет отстраненно, снимает пальто, чтобы меня в него укутать, и просвечивает насквозь рентгеновским зрением. — Что? Жалеешь его?

— Нет. Не хочу, чтобы скандал плохо отразился на твоей репутации. Ты и так от Лебедева отстаешь.

— И возвращаться к нему не планируешь? — указывает куда-то за спину Демьян и по-прежнему хмурится.

— Нет.

— Врешь.