Новогодний детектив

Собаки видно не было, даже голоса она не подала, когда он на двор входил, но почему-то словам Стаса Миньков поверил мгновенно и закивал. Попытался высвободить воротник, но Стас держал очень крепко и настойчиво подталкивал к воротам, приговаривая:

– Много вас тут, залетных, заезжает. Кому от безделья, кому от лености, а кому из любопытства в дом мой надобно попасть. А я не пущу!!! Слыхал, что сказал тебе, фраер?

– Да слышал, слышал, отпусти! – разозлился Миньков и ударил мужика по руке достаточно ощутимо.

Странно, но Стас хватку ослабил и даже глянул на Минькова с интересом. Потом и вовсе выпустил воротник из пальцев.

– Странные вы тут все, – зло раздувая ноздри, выпалил Миньков, пятясь к воротам.

– А всех-то три калеки, – кивнул, соглашаясь, мужик и поправил на голых плечах телогрейку. – А ты-то что забыл здесь, нестранный ты наш? С бабой пособачился или от долгов скрываешься?

– Да иди ты! – вспылил Миньков и, сунув кулаки в карманы, зашагал прочь…

Больше в деревне никто не жил. Да если бы и жил кто, Миньков бы больше не рискнул искать себе компанию на новогоднюю ночь. Хватило впечатлений.

Ничего, он как-нибудь один. Запустит диск с записью прошлогоднего праздника, станет пить, закусывать гусем, который пусть только попробует не получиться, и станет ругать на чем свет стоит свою жену, от которой, кажется, ушел тридцатого декабря насовсем…

Глава 4

Лопухов Василий Иннокентьевич не знал, куда девать себя от смертельной обиды. Судьба и так жестоко посмеялась над ним, наградив такой фамилией и имечком в придачу.

Вася Лопухов, нарочно не придумаешь, так ведь?

А тут еще сюрприз преподнесла. И когда?! Прямо в самый канун новогодней ночи! До празднования, до того самого долгожданного момента, когда соседка Татьяна вознамерилась все же зайти к нему в гости, оставалось три-четыре часа. Она в десять собиралась прийти, а сейчас было шесть вечера, все правильно, четыре часа и оставалось. Он полгода вокруг нее кругами ходил. Целых шесть месяцев пытался понравиться и произвести впечатление, так сказать, благонадежного и порядочного. И тут такое!

– Ты что же, Лопухов, совсем работать перестал, да?! – надрывался в телефонную трубку начальник районной милиции. – У тебя три двора, мать твою, всего, а ты и там порядка навести не можешь! Уволю к хренам собачьим, так и знай! Пойдешь на коровник, на коровнике сгною!!!

Уволить его начальник не мог. Работать и так было некому. Лопухов уже четыре рапорта написал, пытаясь уволиться, все под сукном до сих пор лежали. И не три двора у него было, а целых три деревни. Пускай опустели они, да и в самом деле жильцов на каждую по десять человек в среднем оставалось, но разлет-то между деревнями какой был! По полторы сотни километров колесить приходилось, чтобы конфликтных подопечных своих навестить.

Подопечных было двое. В одном селе – Стас Аньшин, освободившийся досрочно. В другом – ненормальная гражданка Веретаева, в третий раз выписавшаяся из психиатрической клиники и решившая, что для блага ее души ей следует поселиться в доме своих умерших родственников.

У Лопухова на этот счет имелось свое собственное мнение, но оно мало кого интересовало. Гражданку Веретаеву особенно.

– Я вас не звала! – вопила она каждый раз, как Лопухов к ней заезжал. – Я не нарушаю общественный порядок, заявлений от граждан на меня не поступало, посему делать вам у меня нечего!

И хлопала перед его носом дверью. И он уезжал восвояси. И когда его просили доложить о состоянии дел в селах на совещаниях, ему совершенно нечего было сказать. И он мямлил невнятно, что все нормально, что все под контролем.

До недавнего времени все так и было. Аньшин со своей не женой, не подругой, не пойми, кто она ему, жил тихо, без выпивок, скандалов и пальбы в воздух, за что однажды и сел.

Веретаева не вешалась, вены не вскрывала, высоток здесь не было, и прыгать ей было неоткуда, разве что с березы, да она туда не взобралась бы, слишком грузная для таких дел.

Все, казалось бы, нормально.

И тут такое! И когда?! За шесть часов до боя курантов! Он так мечтал, что откроет шампанское, они пригубят с Татьяной, потом потанцуют, а потом, глядишь, она и останется у него… на всю жизнь. Устал, сил нет, как устал Лопухов от одиночества.

И тут такое, а!!!

– Короче! – продолжал орать в трубку начальник РОВД. – Стаса твоего Аньшина с его гребаным заявлением я задерживаю до выяснения!

– За что?

Его вопрос прозвучал как возражение, это даже сам Лопухов почувствовал, что уж говорить о начальнике. И может, не сильно хотел он, чтобы так получилось, но…

Но в самом деле, за что было Аньшина-то задерживать, если он сам с заявлением к ним пришел? Только потому, что у человека прошлое не совсем впечатляет, да? Это неправильно, считал Лопухов.

Но у начальства было иное мнение. И оно его попыталось в последующие десять минут до Лопухова донести. И доносило, и в таких каламбурных выражениях, что багровыми у Василия Лопухова сделались не только уши, но лицо, руки и плечи даже, кажется.