Новогодний детектив

– Граждане пассажиры, – промолвил он, – не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Мы продолжаем свое путешествие и, надеюсь, Новый год благополучно будем встречать по домам…

«Э-э, да он – поэт», – промелькнуло у меня в голове.

Но тут, перекрывая мерный голос, из репродуктора донесся отчаянный вопль новорожденного.

А машинист невозмутимо продолжал:

– Просьба сотрудникам милиции пройти в первый вагон. А также… – Он вздохнул и сделал паузу. Младенческий крик разносился по-прежнему. – Если среди пассажиров врач, желательно детский, убедительно прошу его также проследовать в первый вагон. Повторяю! Срочно нужен врач!

У меня появилось величайшее искушение постучать в кабину машиниста и спросить, что случилось. Но я же не врач. И не сотрудник милиции. Уже не сотрудник милиции.

В этот момент отъехала ведущая в вагон дверь, и в тамбур заглянул мужчина с заспанным лицом.

– Слышь, братан, че случилось-то?

Галстук пассажира, его добротный костюм и дорогое пальто диссонировали с манерой общения – но он, похоже, считал, что с мужичками вроде меня, в незаметном пуховичке, следует разговаривать в подобном простонародном стиле.

Я улыбнулся:

– Мне кажется, что в нашем дружном пассажирском семействе – прибавление.

– Ты о чем? – поморщился заспанный. На лбу его отпечаталась красная полоса от шапки.

Однако ответить я не успел.

В тамбур заглянули сразу несколько человек. Среди них был и гастарбайтер из моего вагона, и бывшая завучиха. Но главное, девушка – столь потрясающая, что я немедленно, через восемь секунд, понял, что она должна быть со мной. И я готов сделать все, что угодно, лишь бы она стала моей.

Нет, она не была сногсшибательно красива: никаких сверхнеобыкновенных глаз, или губ, или шеи. Не было и вызывающей одежды – шпилек или там мини-юбки. Ничего, что заставляет мужиков терять головы. Простая, скромная одежда. Простое скромное лицо. Но в глазах светились и ум, и воля, и способность любить. И – самое существенное! – меня тянуло к ней. Я понял, что она – моя. И я буду последним дураком, если упущу ее.

– Что случилось? – строго спросила она, обращаясь именно ко мне.

Ее голос мне тоже понравился. Тембр оказался не слишком низким, но и не высоким. Ненавижу писклявые женские голоса. У меня скулы сводит от псевдооперных сопрано.

– Вы, что, сотрудник милиции? – улыбнулся я в ответ.

– Я врач.

– Давайте спросим у машинистов, что там.

Опередив меня, она решительно подошла к двери кабины и три раза стукнула в нее.

– Кто? – прокричал в ответ взволнованный мужской голос.

Тут поезд остановился на очередной полузасыпанной снегом платформе. Механически раскрылись двери, никто не вошел и не вышел, дверцы разочарованно закрылись, электричка покатила дальше, набирая скорость.

В тамбур из кабины вышел один из машинистов. В руках он держал сверток. Внутри угадывался запеленутый в одеяло младенец, но личика видно не было – просто бесформенный, неаккуратный кулек.

Железнодорожник, державший ребенка, выглядел донельзя потрясенным. На нем прямо-таки не было лица: весь бледный, глаза выпучены, руки трясутся.

– Что произошло? – быстро спросил я. Профессиональная привычка выкачивать информацию дала о себе знать.

– Он… лежал… на путях… – с усилием молвил человек в железнодорожной тужурке, глядя в пространство. На синем его пиджаке болтался бейджик с именем: «ПАРАНИН Святослав Михайлович».

«Господи, – мельком подумал я, – как этого Паранина в машинисты-то взяли – со столь низкой стрессоустойчивостью? Ну младенец на путях, ну экстренное торможение – но прошло уже минут десять, что ж он до сих пор трясется?..»

При виде младенца гастарбайтер и завучиха дружно ахнули.

Заспанный протянул:

– Ни хрена себе…

А девушка – моя девушка! – твердо проговорила:

– Давайте.

В ее голосе прозвучало столько уверенности, что железнодорожник послушно, словно сомнамбула, протянул ей сверток. Девушка приняла его и пошла в вагон. На секунду в складках одеяла мелькнуло личико, обрамленное жидкими и слипшими черными волосиками. Ребенок, казалось, просто спал.

Все любопытствующие, как загипнотизированные, потянулись за девушкой. Следом за мной по проходу шествовал машинист Паранин, и я расслышал, как он бормочет: «Госсподии… зачем?.. зачем она это сделала?..» Я хотел было сказать, что его миссия закончена, что он может вернуться в кабину, но потом решил, что сейчас от него будет больше вреда, чем толку. Еще проскочим на красный. Пусть уж лучше полюбопытствует, кого спас. Его напарник и один справится.

А железнодорожник все причитал вполголоса: «Ведь в двух метрах остановил… в двух… еще б чуть-чуть… вообще-то нам тормозить не положено… но я подумал – вдруг бомба…»

Девушка тем временем действовала уверенно и профессионально – будто на каждом шагу находила на рельсах младенцев. Она уложила сверток на лавку и быстро откинула одеяло, а затем и пеленки. Все обступили ее и заглядывали через плечо.

– Дывысь – дывчына… – протянул гастарбайтер.