Новогодний рок семьи Аржавнецких

Некоторое время я переставлял ноги без проблем.

Холодный северный ветер пронизывал меня до костей. Раскачиваясь на нем, стонали высокие хмурые елки — вид у них был нисколько не новогодний. В просвете между быстро бегущими, как волки, облаками проглядывал месяц, обещая близкое полнолуние.

И тут…

Вдали проскакал на огромной вороной лошади всадник, за ним молча поспевал огромный, черной масти зверь. Что-то нестерпимо жуткое было в их виде — лунный свет одевал всю троицу переливчатой фосфоресценцией. Я шарахнулся в сторону…

И упал. Колени мои и локти сами отыскали топкую грязь, по счастью, довольно мелкую: в самом низу был довольно крепкий лед, на который я и оперся.

Я выпрямился, но лыж больше не нашел. Вообще-то в них нужды вроде как и не было — дорога показалась мне твердой и не скользкой, а прямо перед моими глазами в тумане плавал тот самый обещанный дом. Верхний этаж его с крышей, дымовой трубой и подобием башен плыл над туманом, точно волшебный корабль на морской волне.

Я совсем забыл о рефракции — туман действовал как обманка, создавая миражи, и дома, может статься, и вовсе не было.

По мере того, как я приближался, жилище людей или, может быть, болотных духов всё отдалялось. Я уже стал задумываться, не взять ли пока не поздно, противоположный курс…

Но тут в стороне, куда, по всей видимости, удалилось напугавшее меня трио, возвысился каменный столб. Неровная вершина четко вырисовывалась на фоне диска внезапно располневшей луны. И на этой крутой вершине я увидел как бы огромную кошачью фигуру, стоявшую неподвижно, словно статуя египетской богини из черного дерева. Дыхание, вырывавшееся из пасти зверя, в лунном сиянии отдавало зеленцой, свирепые глаза горели хищным изумрудом и ярым огненным опалом, а длиннейшие когти на передних лапах были наманикюрены. Вот таким и представлялся мне дух здешних болот!

— Куда следуешь, дерзкий путник? — рыкающим меццо-контральто спросил Великий Кот. Нет, пожалуй, Кошка. Черная пантера или вообще пардус.

— Да вот, послали меня куда подальше — и иду себе, — ответил я.

— Назови имя.

С дамами поневоле приходится быть вежливым — все они одинаковы, когда доходит до дела.

— Его — багник, — как мог любезней ответствовал я. — А моё — Михась Папеня.

— А, тот самый, которого мой набольший заарканил, — кивнуло чудище. — Скажи, разве не зачитал он тебе вслух сие предупреждение? «И заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно!»

— Да нет вроде. Стиль не его.

— Но на мой счет он разве не прошелся? Что убийца я и прочее… А ты куда полез, спрашивается? Прямо мне в зубы? Теперь держись!

И зверюга лихо спрыгнула со своего насеста…

Куда — я уже не видел. Освобожденные от лыж ноги уносили меня прочь с такой скоростью, будто были самостоятельными существами, не обремененными моим трепетным телом.

А сзади меня уже настигали, топоча о мерзлый грунт, издавая дикий посвист, обдавая затхлым серным дыханием…

Через которое вроде как пробивалась тонкая струя «Шанели номер пять».

Я споткнулся, по новой шлепнулся наземь. И замер, как жук-притворяшка.

— Ну и как, очень нравится так валяться? — произнес за спиной мелодичный голос.

Я, естественно, приподнялся.

Прямо мне в лицо дышала паром зверообразная конская морда. Жеребец был заплетен в мелкие косицы, будто над ним потрудилась ласка или конюх, что готовил его на соревнования по выездке, хвост торчал трубой — кажется, это называлось «энглизировать». Масть коня условно можно было назвать вороной, однако по всему крупу шли более светлые пятна и разводы, напоминающие крап игральной карты. А рядом со стременем я узрел…

Того самого зверя-столпника.

Это была поджарая киса величиной с молодую львицу, огромная и черная как смоль. Из отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь — но в то же время и взор, и ухмылка, и движения гибкого тела выражали неподдельное веселье.

Всадник же, что сидел в седле как влитой…

Это была молодая женщина. Даже девушка.

И красивая. В стиле середины девятнадцатого века.

Наряжена моя амазонка была не совсем по сезону. Из-под черной шелковой юбки, разрезанной снизу и до талии, виднелись панталоны, обшитые пышными оборками из кружева, и сапожки со шпорами. Рукава показывали пару черных лайковых перчаток, доходящих до локтя и там утопающих в таком же изысканном кружеве сорочки. На черноволосой головке чуть набекрень сидела широкополая шляпа, украшенная пером цапли. У левого бедра висела опасного вида рапира, а в правой прекрасная панна держала короткую плеть — карбач, конец которой мне и протянула.

— Вставай. Весь по пояс в стылом болоте изгваздался, надо же. Через седло, что ли, тебя перекинуть? Ладно, хватайся за стремя. И поторопись, если в тепло хочешь и вообще в живых остаться.

— А она меня не тронет — эта дикая тварь из дикого леса?

— И не подумает. Загонщиком поработала — и хватит с нее.

Пока я обдумывал это странное утверждение, скакун припустил рысью, плавно перешел в галоп, затем в карьер.