Новолунье

Осенним утром дребезжит шарманка.
Так рано. Улица еще темна.
Озябла маленькая обезьянка
И кто-то бросил деньги из окна.

Не вздрогнула, сидит, как неживая:

На что ей деньги, ей приснился хлеб,
Она голодная, всегда больная,
Ее хозяин на войне ослеп.

Но для нее он так немного значит,

Она боится, он совсем чужой,
И сердце обезьянье долго плачет,
И смотрит утро на зрачок пустой.

«Слушать ветер осенний при дороге в избушке…»

Слушать ветер осенний при дороге в избушке,
Слушать скрип проезжих колес.
Где-то там, среди поля, в глухой деревушке
Лунный свет от родных берез.

Слушать долго, как плачет оконце слепое,

И не выплакать слез своих,
И не встретиться, и не расстаться с тобою,
И не скрыться от глаз твоих.

Слушать ветер, все слушать и слушать до боли,

До безумья, сорваться, лететь,
И твою непогоду, и Божью волю
До последнего часа терпеть.

«Ангелы на стенах утешали раем…»

Ангелы на стенах утешали раем,
Торопились тени лечь на прах.
Дождь по крыше льется, и земля сырая,
И печаль земная… боль в сердцах.

Унесите тело, им душа томится.

Духота и слезы, сладкий дым.
«Помоги со смертью людям примириться» —
Молится под ризой серафим.

Ворота открыли ангелы, святые,

Проводили тело не спеша.
Голые деревья. Улицы пустые.
Крестиком расшита русская душа.

«Окно мое на крышу…»

Окно мое на крышу,
Внизу — веселый бал.
Знакомый вальс я слышу —
Он в старину звучал
У Лариных, быть может, —
Татьяна, ты не спишь?
Для слез одно и то же
Москва или Париж.

«Твоя перчатка здесь осталась…»

Твоя перчатка здесь осталась
И бережет твое тепло.
Быть может, только показалось,
Что стало в комнате светло?

Твой пульс она и тут услышит,

Прикосновением жива,
Твоей рукою только дышит
Под синим светом рукава.

Колечки связаны прилежно

Верблюжьих золотых волос —
Она, сжимая руку нежно,
С тобой выходит на мороз.

«Сундук надел зеленый плед…»

А.М. Элькан

Сундук надел зеленый плед —
Его измучили дороги,
Уже его не носят ноги,
На нем судьбы жестокий след.

Давно ли — «с корабля на бал» —

В подъезде ярко освещенном
Швейцар встречал его с поклоном,
Теперь он цену потерял.

И «заграницу» невзлюбил:

Он — оскорбленный старый барин,
Он за приют не благодарен
И всю одежду износил.

Его давление все ниже,

Им пролито немало слез,
Он Пушкина сюда привез
И стал изгнанником в Париже.

Бабочка

Георгию Раевскому

Бархата кусочек на траву летит,
Из блестящих точек, золотом расшит.

Небо растянулось лентой голубой,

Утро заглянуло в лоскуток живой.

Расступились тени, стукнуло окно:

Но одно мгновенье полетать дано.

Солнце розовеет розовым кустом,

Розовая фея осветила дом.

«Как будто хижина, но это дом…»

Виктору Мамченко