Новоорлеанский блюз

— Ну и фиг ли ты пялишься? — спросил старик, в упор глядя на Сильвию (она смотрела на него, широко раскрыв не только глаза, но и рот). — Ты ведь проститутка, а чего пялишься, никогда до этого не видела мужского члена?

Сильвия не знала, что сказать. Смутившись, она смотрела то на старика, то на Джима, однако в глазах Джима был тот же самый вопрос.

— Где Розетта? — спросил старик. — Она заболела или что-нибудь случилось? Господи! И они прислали мне какую-то затраханную негритянку. Ничего не скажешь! Как будто, если мне потребуется негритянка, я сам не скажу об этом. И сколько же тебе лет, моя красавица? — Он, сощурившись, посмотрел на Сильвию, буквально оканемевшую от его слов. — Черт возьми! Да ты почти такая же старуха, как я. Вот проклятие! Да такую старуху, как ты, мне могли бы прислать даром из общины. А кто этот придурковатый парень? Возможно, я старею, но я не дошел еще до такого маразма, чтобы играть в двух командах, вы слышите?

Сильвия судорожно проглотила подступивший к горлу ком. Наконец-то она поняла, в чем дело, потому что в прежние времена ей случалось несколько раз бывать в подобных ситуациях.

— Скажите, вы мистер Берлоне? — спросила она. — Вы мистер Фабрицио Берлоне?

— Да, я мистер Берлоне. А кто же я, блин, по-вашему? Папа Римский? А что у вас за дурацкий акцент? Вы англичане? Так ты не просто негритянка, а английская негритянка? Ну зашибись!

— Мистер Берлоне, — стараясь говорить спокойно, произнесла Сильвия, — я не проститутка, я ваша племянница… вернее… двоюродная племянница. Меня зовут Сильвия. Сильвия Ди Наполи.

Несколько секунд Берлоне молча смотрел на нее — то, что он услышал, его просто ошеломило. Он открыл рот, но прошло еще несколько секунд, прежде чем он заговорил.

— А это кто? — спросил он, показывая костлявым пальцем на Джима. — Твой бойфренд?

Джим и Сильвия переглянулись.

— Нет, я просто знакомый, — ответил Джим.

Берлоне кивнул и снова погрузился в молчание, переваривая только что полученную информацию. После паузы его рот растянулся в едва заметную улыбку, словно он опасался того, что более широкая улыбка может разорвать его лицо на части.

— Ну и ну, — произнес Берлоне, — затруднительное положеньице!

Он рассмеялся, и его скабрезный неприятный смех прозвучал, казалось, откуда-то из глубины грудной клетки.

— Похоже, я сижу перед вами без штанов, — сказал он и расхохотался так громко, что закашлялся, отчего на его глазах показались слезы. Сильвия вопросительно посмотрела на Джима. Он тоже смеялся. Прежнее спокойствие Сильвии улетучилось, и теперь она была слишком встревожена, чтобы присоединиться к смеху мужчин.

— Принеси мне брюки, — обратился Берлоне к Джиму. — Они в той комнате. Висят на стуле.

— Я принесу, — сказала Сильвия, прежде чем Джим сдвинулся с места. Ей хотелось поскорей выйти из комнаты.

На мгновение она остановилась в полутемном коридоре и попыталась сделать глубокий вдох, но из-за тошнотворных запахов, пропитавших квартиру, дышать было трудно. Ее голова была переполнена мыслями и в то же время пуста. Нечто подобное она видела и раньше — одинокий, сексуально озабоченный старик, ветеран войны, пришедший в Белсайз-парк, чтобы отметить «День маков»[82], старый гомик, который в семьдесят пять лет понял, что жил неправильно, и решил наверстать упущенное.

Она толкнула дверь, перед которой стояла, и вошла в грязную, смрадную спальню, освещенную слабой лампочкой, горевшей в смежной со спальней ванной комнате. В спальне не было ничего, кроме старого канцелярского стула с прямой спинкой и неубранной кровати. Простыня на ней была сплошь в пятнах разного цвета и формы, при виде которых ее замутило. На потолке темнело большое влажное пятно, из которого звонко капала вода в стоящую на полу до половины наполненную кастрюлю. Единственное окно было занавешено выцветшим одеялом, державшимся на двух вбитых по краям рамы гвоздях. Вдоль стен во множестве валялись пачки — по четыре или по пять в каждой — старых пыльных бухгалтерских книг. Сильвия решила было заглянуть в них, но передумала. Она взяла штаны, висевшие на спинке стула — мешковатые, сшитые по моде сороковых годов брюки, — и поспешно вышла из спальни.

Берлоне разговаривал с Джимом, и лицо его было настолько живым и подвижным, что Сильвия усмехнулась — всего несколько минут назад они приняли его за покойника.

— Поживи с мое, — говорил Берлоне. — Ведь я еще езжу на машине, хотя у меня и нет прав. Ты слышишь меня?

Джим утвердительно кивнул, хотя по его глазам было видно, что он не верит.

— Я могу еще и потанцевать, но вот никак не найти партнершу. Это все равно что иметь хорошее перо, но не иметь чернил.

— О! — воскликнул Джим. — Так вы еще и проституток трахаете?

Старик снова рассмеялся. Он смеялся всем телом, и было похоже, что такой смех может его прикончить, если он даст ему волю.