Новоорлеанский блюз

Сильвия, поморгав, словно снимая напряжение, сказала:

— Пожалуйста, мне необходимо знать все.

И Фортис Холден-младший рассказал ей практически все, что ему было известно о Лике; все, собранное им за целую жизнь (очевидно, он начал собирать факты в конце тридцатых годов), упоминая людей, чьи имена пережили их: Крошка Анни, Шутник, Черепок и прочие, — людей, живших в Култауне до Второй мировой войны, когда Монмартр был еще окраиной и вполне соответствовал своему названию[128]. Он начал свой рассказ с рождения Лика (упомянув, что он был «ягодичным» ребенком) в квартире Кайен на Канал-стрит; он рассказал о заточении Лика в исправительной школе «Два М»; почти три часа — в этом, впрочем, нет ничего удивительного — потребовалось ему на то, чтобы со всеми подробностями, порой анекдотичными, поведать о двух годах жизни Лика в Новом Орлеане, рассказать о Бастере Бастере, о Черном Бенни и, конечно же, о собственной мамаше, Беа Холден. С какой-то печальной гордостью он рассказывал Сильвии о недолгих контактах своего отца с Фейтом Мэрейблом, Кидом Ори и Кингом Оливером. Она слушала, затаив дыхание и не веря своим ушам (лица Мусы и Джима тоже выражали сильнейшее замешательство). А когда Сильвия недоверчиво переспросила, правда ли, что Лик играл с великим Луи Армстронгом, Двухнедельник, покачав головой, ответил:

— А вы знаете, что Ковшик писал в своих воспоминаниях? «Этот парень Лик растолковал мне смысл слова „хот“, вот так-то. Он так дул в корнет, что было видно, как этот медный инструмент обливается пбтом». Вот что писал Ковшик, а вы, если сомневаетесь в моих словах, можете прочитать сами.

Двухнедельник рассказывал целый день и закончил тем самым эпизодом в отеле «Монморанси», когда Лик впервые после пятилетней разлуки встретил Сильвию. Он неожиданно замолчал, глубоко вздохнул и медленно встал со стула. Было почти девять часов вечера.

— Куда вы собрались? — спросила Сильвия.

— Домой. Я устал.

— Как домой? Вы не можете так просто взять и уйти! Вы должны досказать все до конца! Вы должны рассказать мне все!

— Завтра, моя свалившаяся с неба кузина! Вы, похоже, унаследовали бабушкин темперамент! Я восемьдесят лет ждал случая поведать эту историю, так что один лишний день погоды не сделает.

— Но…

— Завтра. Встретимся завтра. Я свожу вас кое-куда.

С этими словами Двухнедельник заковылял прочь из бара на негнущихся ногах, а Сильвия осталась сидеть за столиком боком к своим спутникам, стараясь избегать их любопытных, сочувствующих и откровенно назойливых взглядов. Посидев некоторое время в молчании, они поднялись и молча пошли домой, а там Сильвия сразу же легла в постель. Она слышала, как Муса и Джим говорили между собой о чем-то, скорее всего о ней, потому что голоса их звучали негромко и приглушенно. Но даже если и так, ей было все равно — пусть говорят что угодно. Спустя какое-то время Муса постучал в ее дверь, и через несколько секунд его фигура возникла в дверном проеме. Глаза Сильвии были открыты, она видела его, но не повернулась к нему.

— У нас в Замбвави говорят, — сказал Муса, — кумуру ку мастрике ими блунду сазвопуро канака лоро о звакола купи гудо.

Сильвия не отвечала.

— Это означает: «Гнев, бушующий в зарослях, возвращается тем же путем, каким пришел, или ложится спать вместе с бабуинами».

— И как это понимать? — спросила Сильвия.

Муса пожал плечами.

— Джим хороший парень, и не надо быть с ним такой жестокой.

— Я не жестока, — ответила Сильвия и закрыла глаза. Она не открывала их до тех пор, пока ее мысль не дошла до закулу и он не оставил ее одну.

По правде сказать, она и не злилась на Джима. Совсем не злилась. Конечно же, его дурацкое пение смутило ее. Но о Сильвии говорили гораздо более скверные (и менее заслуженные) вещи, когда она была проституткой. Думая об этом, она вспомнила сердитые слова Мусы после их быстрого поцелуя перед входом в бар. «Нам надо немедленно найти Джима Туллоу, — сказал тогда закулу, — потому что от судьбы не уйти». Эта фраза застряла у нее в мозгу. «Да что он, черт возьми, о себе думает?» — размышляла Сильвия. И уснула, так и не решив, кто является причиной ее горестного разочарования — Муса или сама судьба.

Ранним утром следующего дня они снова встретились с Фортисом Холденом, едва обменявшись в качестве приветствия несколькими ничего не значащими словами. Все было так, думалось Сильвии, потому что одновременно с окончанием этого путешествия в прошлое закончатся и их отношения, возникшие помимо их воли. Двухнедельник тоже почувствовал дискомфорт, потому что его лицо искривилось в усмешке, он то и дело несколько нарочито качал головой, как старик, который не сомневается в том, что уж ему-то известно все.