Новоорлеанский блюз

Постоянно демонстрируя свою силу и кровожадность (молва о которых неотступно следовала за ним), Собачий Клык мог вообще не спать. Во-первых, это прибавляло ко всем его качествам еще и некоторую мистическую способность, которая поражала молодые умы воспитанников школы. Во-вторых, его бессонница делала сон остальных крайне опасным, особенно для тех стрелков, над которыми постоянно издевались, — недаром говорят, что «нет более опасного негра, чем негр, которому не спится». В ранние предутренние часы, когда кулаки видели во сне лучшую жизнь, Собачий Клык беззвучно крался по спальням, чувствуя себя дьяволом. Время от времени он склонялся то над одним, то над другим спящим телом, словно завидуя покою, в котором оно пребывало; при этом силуэт странного кулона, свешивавшегося с его шеи, был отчетливо различим в лунном свете, струящемся из окна. Именно из-за этого кулона его и прозвали Собачьим Клыком. Впрочем, никто не верил в то, что зуб действительно был собачий. Скорее всего, этот сувенир был раньше во рту его собственной матери.

Первое знакомство с кулачным правом заключалось в определенном ритуале, через который проходили все вновь прибывшие. После того как гасили свет, закрывали двери и воспитатели уход или в свое крыло, Джонс по прозвищу Собачий Клык шел в умывалку и выносил оттуда старое ведро, вокруг которого собирались все воспитанники — и кулаки, и стрелки, — и все они дружно скандировали: «Ведро! Ведро! Ведро!». Потом всех новеньких выталкивали на середину круга, и Собачий Клык и несколько его приближенных срывали с мальчиков одежду и безжалостно лупили их, норовя ударить костяшками сжатых в кулаки пальцев, а толпа в это время ржала и улюлюкала. Затем голых перепуганных ребят выстраивали в линейку и Собачий Клык вышагивал туда-сюда перед этим строем и оглядывал их словно сержант, готовящий роту к смотру.

— Ну, кто первый? — командирским голосом возглашал Собачий Клык. — А ну, негры, давайте, ссыте в это ведро, ссыте, как черномазые обитатели джунглей, ведь вы такие и есть!

После этих слов какого-нибудь мальчика выволакивали из строя и заставляли мочиться в ведро. Но, как это обычно бывает, ребенок бывал настолько перепуган, что его мочевой пузырь словно защемляло и в ведро проливалось буквально несколько капель. Новичок скорее готов был обкакаться от страха, чем исполнить то, что ему приказывали, а обитатели школы издевались над ним до тех пор, пока все его тело не покрывалось гусиной кожей. И тогда Собачий Клык внимательно изучал сначала содержимое ведра, а затем жалкую сморщенную пипиську ребенка и подавал знак стоящим вокруг кулакам.

— Я сделаю это ради тебя; буду Творцом, сотворившим бытие, — изрекал он (он всегда так говорил: «буду Творцом, сотворившим бытие»). — Мы будем бить тебя по жопе, стрелок, до тех пор, пока ведро не наполнится!

Собачий Клык и его свита приступали к исполнению обещанного, нещадно колотя несчастных новичков, пуская в ход кулаки, колени и локти, а стоящие вокруг воспитанники школы подбадривали их улюлюканьем и одобрительными возгласами (они были несказанно рады тому, что хоть эту ночь проведут без обычного страха). Ведро, разумеется, никогда не наполнялось. Но дело было вовсе не в этом, а в том, чтобы удовлетворить жажду Собачьего Клыка мучить других, и временами эта жажда была настолько сильной, что новичок в течение часа, а то и дольше стоял в галдящем кругу, глотая слезы и кровь и выплевывая свои зубы, пока Собачий Клык не сигналил отбой. А затем он поднимал ведро над головой и выливал его содержимое на голову первого же попавшегося (неизвестно, чем обосновывался его выбор) под руку глупого ребенка, который только что подстрекал его мучить такого же, как он. Когда избитый, истерзанный ребенок плакал, он обычно говорил:

— Слезами ты себе не поможешь. А вот ссака хорошо залечивает раны. Любой раб-негр подтвердит это.

Ночь, когда Лик и Соня прибыли в школу «Два М», можно было считать счастливой. Им не повезло в том, что тогда они были единственными вновь прибывшими (поэтому они сполна вкусили побоев). Но им повезло в другом: в тот день Джонс Собачий Клык был в гораздо более добром настроении, чем обычно (он не спал три предшествующие ночи и, хотя не утратил обычной вспыльчивости, не сильно был склонен к рукоприкладству). Конечно, когда Лика под возбужденными взглядами воспитанников школы вытолкали на середину круга, его мочевой пузырь заклинило намертво и из его сморщенной, не больше арахисового стручка, пиписьки не вытекло ни капли. Ему удалось выйти из круга, получив относительно скромную порцию побоев, это не послужило ему утешением, поскольку тогда еще Лик не знал, что дело могло кончиться совсем иначе. Свернувшись клубком на холодном полу, он, напрягшись изо всех сил, стал терпеливо сносить свирепые удары кулаков, а потом все-таки нашел в себе силы подняться на колени и даже немного пописать в ведро.