Новоорлеанский блюз

И в то же время, зная Лика, она не сомневалась в том, что ребенок привяжет его к ней крепче, нежели все ее соблазнительные достоинства. Но сейчас, пребывая в печальном и мрачном состоянии, Беа не была уверена, что ей это необходимо. К тому же Лика может напугать перспектива появления еще одного рта и он перебежит от нее к другой проститутке или отправится на поиски своей сестры, о которой он уже прожужжал ей все уши. Эти мрачные мысли нагнали на Беа такую тоску и такой страх перед будущим, что, когда Лик вернулся домой после каких-то своих дел, она лежала в кровати и ждала его, сжимая в правой руке большой острый нож.

Лик вбежал в квартиру, держа в руках коричневый пакет, наполненный всякими деликатесами; его губы были растянуты в широченной улыбке.

— Что с тобой, моя птичка? — воркующим голосом спросил он, но тут же, в мгновение ока улыбка сошла с его лица.

Беа, выпрыгнув из кровати, бросилась на мужа, сжимая в руке нож. Она не произнесла ни слова, но какой-то первобытный вой, в котором перемешались злость и страх, вырывался из ее горла.

— Ты что, черт возьми! — закричал он, чувствуя, как лезвие ножа скользнуло по его волосам. — Какой бес в тебя вселился?

Беа не отвечала. Она снова замахнулась ножом, и на этот раз он вонзился в бицепс руки Лика. Боль пронзила его, однако он, изловчившись, схватил обезумевшую женщину за запястье, но бешенство придало Беа звериную силу, и Лик не смог удержать ее руку, сжимавшую нож.

— Беа, что на тебя нашло? — закричал Лик, зажимая ладонью рану, из которой ручьем лилась кровь. Ответа не последовало; Беа снова бросилась на него.

— Поганый затраханный негритос! — завизжала Беа.

В то же мгновение лезвие ножа просвистело в миллиметре от его лица. Лик, защищаясь от удара, поднял левую руку, и тут лезвие вонзилось ему в ладонь. Беа пыталась вытащить застрявший нож, а Лик, извернувшись, правой рукой что было силы схватил ее за горло. Беа, отшатнувшись, со всего маху ударилась головой о стену и сразу осела на пол. Лик с трудом перевел дыхание; боль в ладони была настолько нестерпимой, что на глазах выступили слезы.

— Мои губы! — закричал Лик. — Ты специально хотела порезать мне губы?

Лик провел по губам окровавленным пальцем.

— Сука! — с трудом сдерживая себя, выдохнул Лик и, хлопнув дверью, ушел из дома. Не только из дома, но и из жизни Беа Холден.

Ту ночь Лик с милостивого разрешения Бастера Бастера проспал на полу в ресторане «122». Хозяин не спрашивал его, почему он, весь залитый кровью, вдруг появился в заведении — такие раны были здесь обычным делом, а подробности мало кого могли заинтересовать, — и разрешил Лику не играть в тот вечер, что и так было невозможно по причине ранения руки; к тому же его корнет остался в квартире на Бэйзин-стрит, где сейчас находилась его обезумевшая жена. В следующую ночь Лик должен был играть, но он весь день пил и к вечеру был пьян как сапожник.

— Ты не играешь — я не плачу, — изрек Бастер Бастер.

— Так ведь Сторивилль все равно закрывается, — пытался оправдаться Лик (все только и говорили о скором закрытии всех злачных мест в районе). — К тому же у меня и корнета-то нет.

— Так ты что, оставил корнет своей бабе? Я, пожалуй, дам тебе корсет и парик и сам буду твоим первым клиентом, согласен?

— Пусть берет корнет, слава богу, она не порезала мне губы, — горестно произнес Лик и рухнул с табурета у барной стойки. Бастер Бастер покачал головой и отошел от него прочь.

А Лик барахтался на полу, засыпанном опилками, окурками и куриными костями. Он попытался встать на колени, но ни руки, ни ноги не слушались его, а в глазах двоилось. Однако ум его был ясным, и в нем звонким колоколом звучало имя Сильвия, звучало так громко, что, казалось, вот-вот голова расколется надвое.

«Такое случается со мной, когда я пьян, — подумал Лик. — Такое постоянно случается со мной, когда я сильно пьян, или очень устал, или если утреннее солнце светит так ласково, а музыка так упоительна, что пробирает до мозга костей! Я всегда думаю о Сильвии, когда я растоптан и унижен, или когда я счастлив, или когда я слишком опечален тем, что никак не могу отыскать ее. Где она? Неужели я собираюсь искать ее на этом, усыпанном всяким дерьмом полу этого проклятого дешевого притона? Среди всего этого дерьма, по которому все ходят и даже не смотрят, на что и куда они ступают? И ведь никто ничего не знает о Сильвии! Неудивительно, что я не могу найти ее — ведь я живу такой нищенской трущобной жизнью! А Сильвия, разодетая в красивые наряды и сверкающая драгоценностями, украшает собой самые изысканные компании! Чему тут удивляться? Чему тут, черт возьми, удивляться! Но где она? Где она?»

Где она? Лик повторял эти слова, словно ободряя и подгоняя себя в попытках подняться на ноги, стараясь ухватиться руками за барную стойку, словно тонущий за борт лодки. От натуги он высунул язык, облизывая пересохшие губы. «Где она? Где она?» — почти кричал он, и на него во все глаза пялились ранние посетители заведения.