Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого

Регулярная пехота, из-за неразумного расквартирования, могла быть сосредоточена не раньше середины мая. До того времени, ежели неприятель учинит наступательные действия, только гарнизоны и ландмилиция способны к отпору. Посему военное правление на юге следовало начинать с объезда линии. Царь не обманул: поселенцы и впрямь избежали тлетворного вмешательства его приближенных. Людей сберегли, установленный когда-то регламент сохранили. Ну, может, с неизбежными и допустимыми отклонениями от писаных правил. Замысел исполнился в главном: их совершенно не требовалось принуждать к службе. Крестьянский достаток легко сочетался с воинской готовностью. Многие мужики только здесь и узнали, что значит жрать досыта. Добротные дома, упитанная скотина, необмолоченный хлеб в скирдах, бабы в покупном, а не домотканом, стайки светлоголовых ребятишек… Что сие благолепие надобно защищать, равно от Крыма и от Петербурга, понимали все. Слава Богу, Румянцеву хватило ума не трогать беглых! Иначе булавинский бунт показался бы детскою игрой. Меня встречали не с фальшивой радостью, изображаемой перед грозным начальством, но с искренней: "нашего генерала" вернули — можно не опасаться удара в спину. А крымцам — ужо покажем!

Последние год или два извечные неприятели много чинили зла военным поселенцам. Словно нарочно доказывали, что их надо ненавидеть больше, чем собственных "бояр". То посты втихую вырежут, то хлеб спалят, то баб на покосе утащат. Каждое нападение становилось известно по всей линии. Хан честно пытался хранить мир с Россией — и тем стяжал презрение подданных. Беи грустили о старых добрых временах, вспоминали прежние доходы от продажи ясыря и всячески против Саадет-Гирея интриговали. Воевать собственную, без ханского позволения, войну с неверными стало у крымской знати хорошим тоном. Задумываться при этом, что закон сабли, применяемый к христианским народам, может обернуться против них самих, слугам Магомета не полагается.

Сии набеги, причинявшие не столько урон, сколько обиду, с моей точки зрения были скорее полезны. Ничто так не взращивает боевой дух. В каждом ландмилицком полку спрашивали, когда же наведаемся ответно в гости к басурманам. Терпение и дисциплина, отвечал я. Приготовиться надо.

Приготовления на суше опирались на прочный фундамент, заложенный мною четыре года назад, и ничего сверхъестественного, в общем, не представляли. По плану кампании, основным считался корпус Голицына, мне же отводилась вторая роль. Вот на море… В скрывающей горизонт дымке таились смутные, неопределенные возможности, при вдумчивом использовании (и при благосклонности фортуны) позволяющие выйти далеко за пределы обычного. Россия — страна чудес, и чудеса начинались прямо в Адмиралтействе: силы неприятельского флота были хорошо известны, собственного — покрыты мраком.

Сколь длинна окажется наша боевая линия, не ведал и сам Козенц. Тимберовка слишком зависела от подвоза материалов. При маловероятном условии, что задержек не произойдет, к концу лета от десяти до двенадцати кораблей привели бы в относительную исправность. Еще четыре или пять годились только для обмана врага, и даже в тихом Азовском море могли затонуть в любой момент. Девять больших прамов, по огневой мощи не уступающих смоллшипам четвертого ранга, предполагалось сплавить по Дону нынешней весною — но окажись вода низкой, все они застряли бы на речных отмелях до будущего года. Только гребная флотилия не таила неожиданностей: примерно на такое я и рассчитывал. Галер, полугалер, скампавей — немного и в плохом состоянии. А много — запрещенных указом о староманерных судах стругов, совершенно подобных днепровским чайкам. Строители сих суденышек жертвуют прочностью ради легкости и быстроходности. Помню, как мучился десять лет назад: даже под трехфунтовую пушку требовалось усиление набора. Теперь этого не надобно, ибо употреблять их в артиллерийском бою с турецким флотом решится только безумец.

Возможностей единственного дока не хватало. Починку большинства судов производили неудобным и вредным для корпуса способом кренгования. Вырубив у берега ноздреватый мартовский лед, втаскивали корабль на мель, сколько возможно, и опрокидывали набок. Взобравшись на шаткие временные мостки вокруг, плотники под резким холодным ветром меняли обшивку. Даже обыкшим к суровому климату русским мужикам приходилось туго. Впрочем, все доступные средства от простуды им обеспечили: избы для согрева, баню, горячую пищу и чарку водки перед сном. В помощь плотникам я отрядил столько гарнизонных солдат, сколькими они могли управить, договорившись взамен, чтобы мои бомбардирские кечи тимберовали одновременно с линейными кораблями.