Новосёлы

Дошло действие до встречи с медведем. Жора-Жучок поднял на медведя такой лай – хоть затыкай уши! Бросается на него, как Моська на слона, со всех сторон и вдруг – хвать медведя за бок! Зарычал, затряс Жучок головой, зарычал, точно хотел на куски медведя разорвать. Стащил дядю Левона с табуретки. Совсем не по пьесе были эти Жорины штучки. Дядин медведь заревел страшным голосом – рассердился! – подмял под себя собачку, пригнул за ширму.

– Визжи! Вой! – зашипел дядя на Жору.

– А-яй! А-яй! А-яй! – завопил, заскулил Жора.

А дядя в это время отцеплял Жучка от медведя. Пришил, оказывается, Жора к собачьему носу рыболовные крючки!

И всё-таки первое действие закончили под бурные аплодисменты…

Павлуша, как неживой, упал на дядину табуретку, запрокинул голову и закрыл глаза. Белый как мел! Левон Иванович обмахивал его платком, как боксёра на ринге. А Валерий принёс в стакане воды и брызгал на Павлушу, давал ему пить.

Левон Иванович чуть отодвинул занавес, выглянул в зал.

– Товарищи взрослые! Откройте окна, иначе задохнёмся все!

Оставил дядя Левон занавес, а он опять заколыхался, снизу показалась голова тёти Клавы.

– Сынок, почему же ты не выступал? Выкинули тебя? – спросила она громко.

– Ещё буду! – шмыгнул носиком Вася.

– На, подкрепись! – тётя Клава протянула две пачки мороженого.

Начали второе действие, а Васина Танька шипит, как клубок гадюк, в зале ничего не слышат.

– Звук!!! – надрываются дети.

– Говори: «Собачка, почему ты такая удивительная? Ты не настоящая? Сейчас мы с тобой погуляем, побегаем!» – подсказала ему тётя Клава из зала – голос что гром.

Дети в зале начали хохотать, шикать друг на друга:

– Тише! Тише!

Когда поняли, кого водит на ремешке Танька, закричали:

– Отпусти его, мучителька! Ведьма! Это – Эрпид-два!

Жора и в другом действии фокус выкинул. Встречаются Ванька, Эрпид-один и Жучок с Танькой. Они должны были Таньку немного поругать, и всё! А Жора словчился – трах лапой Жучка по Таньке! Лапа и прицепилась, как кошкина, и она была с крючками! Дёрг, дёрг – тр-р! Вырвал кусок платья Таньки.

– Правильно! Так ей и надо! – вопят в зале.

А в пьесе такого нет, чтобы рвать платье!.. Вася пустил Таньку драться с Жучком (тоже не по пьесе!). Зацепили дом на палке-треножке, зашатался он, как от землетрясения. Дядя Левон наклонился, подскочил к ним, рванул за руки, чтоб куклы опустились вниз. Расцепил их, разнял, дал по щелчку в лоб.

Не куклам – Жоре и Васе!

– Дальше! Текст! – закричал на них шёпотом.

Дети в зале одурели, наверно, от жары.

– Шайбу! Шайбу! – кричат, как на хоккейном матче.

А к концу на меня икота напала. Слова не могу сказать: ик да ик! Дядя показал Валерке, будто стакан к губам подносит, и тот шмыгнул со сцены. Хорошо, что в пионерской комнате была и эта, вторая, дверь! Хорошо, что не надо было пробираться через весь зал!

– Ик! – И Эрпид вздрагивает с ног до головы. – Ик! – чуть с ног не падает.

А в зале смех: дети не знают, что Эрпид из металла, что он электронный робот и не может икать. Все решили, что так и надо, потому что вскоре Эрпиды начали зевать и засыпать, опять превращаться в шары.

Шары поднимали «на небо» не за нитки. Просто Галка нагнулась, зашла за ширму и бросила один наискосок вверх. Потом – второй! А Левон Иванович стоял за занавесом с другой стороны – ловил их. Второго не поймал, потому что шар развалился на две зубчатые половинки, упал на сцену. Но этого зрители не видели. И не слышали, потому что Валерка поставил на пол стакан с водой, схватил гитару и затренькал: др-рон-н! тэ-нн! тинь!..

Конец…

Доиграли!..

Чудо просто, что остались в живых. И хорошо! Больше я артистом – ик! – не буду! Хватит – ик! – с меня…

Занавес закрылся и опять открылся – на всю ширину сцены.

– На поклон! Все на поклон! С куклами! – выгонял нас из углов Левон Иванович.

А в зале и кричат, и ногами топают, и аплодируют:

– Ещё! Ещё! Ещё!

А мы кланяемся, кланяемся – ик! Занавес закрылся, а мы всё кланяемся!..

На сцену взобрались наши мамы, Серёжин и Жорин папы, бабушка с Мариной, и Женя-большой, и дети – лезли пощупать кукол.

– Ой, а мы думали – они живые!

Тесно стало на сцене, не повернуться.

Нас обнимали, тискали, хлопали по плечам. А деревья на треножках, кусты и дома падали, громыхали.

– Осторожнее, товарищи! – спасал декорации Валерий.

– Ну и артисты! Ну и молодцы! И кто бы мог подумать, что в нашем доме такие таланты! – слышалось со всех сторон.

Дядя Левон смущенно улыбался и слегка кланялся каждому, кто хвалил или подходил пожать руку.

– Что вы! Считайте, что провалились! Всё делали не так, как нужно!

Павлуша опять сидел на табуретке, а моя мама щупала у него пульс. По одной щеке его гладила тётя Люба, по другой – Генка:

– Не плачь! Не плачь!

Тётя Клава вытирала Васе нос, заглядывала в рот – проверяла гланды. Марина совала мне в рот растаявшую шоколадку:

– Вот здесь ещё слижи! Вот здесь!

Серёжу папа подбросил вверх, забыл, что стоит на сцене, и Серёжа чуть не прошиб головой потолок – хныкал и почёсывал макушку.

А Жоре папа давал нагоняй:

– Так вот куда подевались мои самые лучшие крючки!