Новость

Случалось, дедушка выкапывал дикое деревце. К тайнам, которыми он владел, относилось также его умение распознавать тот момент, когда жизнь деревьев соединяется с жизнью людей. Он, наверно, долго наблюдал за своим избранником. Тот рос в самой гуще лесных зарослей, пускал побеги и листья, пережил два хороших и один плохой год, когда ему пришлось научиться противостоять неуемному росту кустарника, назойливости вьющихся растений, буйству трав. И вот однажды — нужно было, чтобы совпали время года, час судьбы и погода, — это свершилось. Дедушка опустился на колено и терпеливо, одними пальцами, принялся высвобождать корни дикого дерева. Покачивающую свободной кроной яблоньку, обернутую снизу курткой, он принес домой. Успокоил собаку, разрешил мне подойти к ямке, выкопанной на лугу за домом. В мои шесть лет я все же почувствовал необычность происходящего. Дедушка делал все, что надо было, без обычной своей уверенности и решительности. В торжественном молчании. Он перемешал землю с навозом, заготовил воду, отложил лопату и снова опустился на колени. Бережно, одними руками, примял землю к корням деревца, окопал вокруг него траву и сделал аккуратный сток для воды.

Эта бережность удивила меня. Дедушка был солидным мужчиной. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы он стоял перед кем-нибудь на коленях. С малых лет я считал его почтенным и всезнающим, хотя вовсе и не мастером на все руки. Сломавшаяся «молния» приводила его в отчаяние. В дни, когда они с бабушкой не разговаривали, ему, бывало, приходилось мириться первому, если отрывалась пуговица у куртки. А последнее время он просто оставлял ее на столе вместе с куском картона. Нарисованная на нем цветным мелком стрелка указывала, чего недоставало, а также говорила о неспособности деда держать в заскорузлых пальцах иголку.

Да что там пуговицы! Недоставало бережного обращения между мужем и женой, и дело вовсе не в умелых пальцах. У бабушки, выросшей сиротой в чужом доме, было пятеро детей. Первый ребенок умер сразу после рождения. Остальных, надрываясь от непосильного труда, ей удалось поднять в голодные годы войны и безработицы. Когда умерла старшая дочь — моя мать, черные блестящие волосы бабушки стали тусклыми, в них появилась седина. Нездоровая полнота вызывала одышку. Бабушке было трудно нагнуться, чтобы перетянуть длинным бинтом свои ноги с расширенными венами. По вечерам с покрасневшими от слез глазами она сидела с соседкой у стола.

— Я для него больше не женщина, — говорила бабушка, и в ее голосе звучали упрек и отчаяние.

Соседка пыталась утешить ее на свой лад:

— Ты уж мне не рассказывай о мужиках!

А можно было бы и рассказать, что бережное отношение проявлялось у дедушки не только при пересаживании яблонь. На хуторе вблизи леса жила молодая женщина, муж которой куда-то исчез. Ей удалось повстречать моего деда на его лесных тропах, наверно, потому, что сам он был к этому готов.

Дикий саженец привился. Весной на яблоньке распустились листочки, летом она потянулась молодыми побегами к солнцу. Суровая зима не причинила ей зла. Когда морозы ослабли, появился Рихард, коверкающий слова уроженец Померании, который женился в нашу деревню и стал «крестьянином на бутербродах». Вернувшись домой с завода после смены, он всегда находил на подоконнике бутерброд с творогом. Брал его и тут же отправлялся на свое убогое поле. Дедушка, которого возмущало такое «выжимание» человека, относился к Рихарду с большим уважением. Нам, мне и собаке, было разрешено остаться, но чтобы мы при этом не смели и пикнуть. Пока Рихард обрубал верхушку деревца и делал сбоку надрез, дедушка, который сам разбирался во всем этом гораздо лучше, начал заискивающе выспрашивать у него:

— Будет ли еще подмораживать по ночам?

— Кто знайт, — ответил Рихард. Он расщепил конец черенка.

— Хорошо бы его не тронуло морозом, правда?

— Лютше нет, — сказал Рихард и приложил черенок к деревцу.

— Ну, а если его все же тронет морозом, выдержит оно?

— Мошет быть.

Теперь конец черенка вошел в разрез. Рихард обмотал его мочалом, обмазал древесной замазкой и привязал тонкий прутик, который огибал черенок. На этот раз он сказал сам, не дожидаясь вопроса:

— Для надешность.

Насколько важен был для дедушки надежный исход дела, стало ясно, когда он пригласил Рихарда на кухню и угостил его дорогой, по тогдашним понятиям, водкой. Велел бабушке принести из погреба банку с перетопленным жиром. Пока она возилась, открывая ее, дедушка допытывался у гостя, а когда, мол, черенок приживется, когда первый раз зацветет, когда даст первые плоды.

Рихард, искоса поглядывая, много ли еще осталось водки, дипломатично уклонялся от прямого ответа:

— Три-четыре год. По восмошность.

Дедушка между тем взволнованно убеждал, что он выбрал хороший привой. С южной стороны замечательного дерева. Назвал хутор, где можно полюбоваться на это удивительное дерево. У бабушки выпала из рук стеклянная крышка. Ей пришлось долго подбирать осколки. На том хуторе жила ее молодая соперница, которая уже давно стала любовницей деда.