Новости из Кремля

Выходит, Павлов мог знать нечто такое, что кого-то смущало? На этот вопрос однозначно никто не может ответить. Требуется тщательное расследование. По одной из версий, например, он выбросился не из окна, а упал с балкона. Где доказательства того, что старый человек не оступился, что у него не закружилась голова от внезапной слабости?

В квартире Павлова два балкона. Но ими никогда не пользовались. Выход на первый из них загорожен мягкой мебелью, а на второй, под кабинетом погибшего, — письменным столом. Никто никогда не видел Павлова на одном из двух балконов.

Так что в этом деле могут быть совершенно неожиданные результаты. Если, конечно, будут зацеплены неожиданные нити.

Жены путчистов: «Они не Пиночет, они декабристы»

Эмма Язова:

— Девятнадцатого он мне сказал: «Эмма, я никогда не буду Пиночетом». Мы вместе семнадцать лет, но я никогда не видела мужа в таком состоянии. Мне показалось, что он в полной растерянности, может быть, даже готов застрелиться.

Эти люди (Янаев, Крючков и другие) ни разу не были у нас, и разговор о них никогда в нашем доме не заходил. Вообще, муж ко многим из них относился с неуважением, и потому мне до сих пор дико, как он мог попасть в эту компанию. Я, когда прочитала список тех, кто в этом участвовал, очень удивилась. Все эти люди никакие не друзья и не единомышленники Дмитрия Тимофеевича.

На мой взгляд, прежде всего, это никакой не путч, путч делается для того, чтобы захватить власть, но вы же понимаете, что у моего мужа ее и так было достаточно. Он был министром обороны, звание у него предельное для военного человека — Маршал Советского Союза. Он собирался уходить на пенсию, мы много об этом говорили. У нас ведь своего ничего нет — ни дачи, ни машины. Я ему говорю: «Дима, надо бы и квартиру поменять, зачем нам такая большая, если ты уйдешь на пенсию?». Он со мной соглашался: «Уйду на покой, займемся своими делами, сейчас на это нет времени». И его действительно не было. Я думаю, что он был искренен в своих поступках, он очень переживал за то, что происходит в стране... Я его любила и буду любить...

Роза Янаева:

— Я не верю, что мой муж был среди организаторов путча. Он был человеком чести. Не понимаю, как можно его обвинять в предательстве.

Эти люди действовали в интересах нашего народа, которому грозит катастрофа. Они выступили, как декабристы, и еще надо разобраться, кто же кого предал...

Людмила Лукьянова:

— Анатолий Иванович не признает себя виновным. Более того, он считает беззаконным сам арест и то, как он проводился. И поэтому он отказывается разговаривать с людьми, причастными к этому беззаконию.

Тамара Шенина (из открытого письма секретарю ЦК (бывшему) Дзасохову и некоторым другим):

«Глубоко неуважаемый мною Александр Сергеевич!

29.9 в передаче «Взгляд» вы сообщили, что, оправдываясь перед Горбачевым, сказали буквально: «Михаил Сергеевич! Мы все в дерьме!». Я, конечно, не знаю, кто-то, может, и с удовольствием разделяет с вами эту участь, но говорить за всех не надо. Еще лучше, если будете говорить только о себе, так как вы давно в нем, в этом самом.

Объясню: с октября прошлого года, когда я приехала в Москву, меня поразило ваше внимание к Олегу Семеновичу. Ну буквально шагу ступить без вашего присутствия он не мог. Вначале я это относила к тому, что вы ему очень симпатизируете, но когда, только что расставшись с ним на работе, вы проверяли, приехал ли он домой, мы поняли: контроль. Вас не унижала такая роль? Теперь-то я вижу, как вы выкарабкиваетесь, и считаю свой вопрос наивным. А что значили ваши возбужденные разговоры об обстановке в стране и о том, что «все делается не так»?

Уже к весне мы стали избегать вас и если выходили гулять, то старались с вами не встретиться (вы не могли этого не заметить, но в «друзья» по-прежнему рвались), именно чтобы перед сном погулять спокойно.

Вы же своими разговорами создавали видимость, что прямо страдаете за растерзанную страну. Зачем вы это делали?

У вас даже помолчать сейчас совести не хватило.

Предательство вообще большая мерзость, а мужское — тем более.

Вы, конечно, помните ту ночь, когда арестовали Олега Семеновича. Я позвонила Ивашко (а вы были у него) и сказала: «Вы запомните! Наши дети страдают сейчас — ваши будут страдать потом. Нет суда страшнее, чем суд истории».

Это, между прочим, касается всех власть держащих. Мы все умрем. Кто раньше, кто позже, но скоро. Останутся наши дети, внуки. Они останутся беззащитными в ответе за подлость... поступков своих отцов. Наша история все это видела, хорошо бы еще кое-чему научила.

Когда с экрана телевизора или со страниц газет глумливо смакуется статья 64 УК РСФСР и некоторыми должностными лицами арестованные называются преступниками без суда и следствия, то нужно кричать им: «Остановитесь и опомнитесь!» — вы и себе яму роете.