И тут совсем рядом взорвалась лаем невоспитанная псина, которая, видимо, вырвалась от своего хозяина и добежала сюда. Это было совсем не по плану! Мой противник развернулся, демонстрируя непостижимую ловкость: насколько обманчиво медленными были шаги твари, настолько же стремительными оказались попытки изловить злосчастную собаку, но она, изрыгая дикий лай и клочья пены изо рта, продолжала и продолжала отскакивать.
— Эй, сэр, вы отнимаете моего противника! — крикнул я и, собравшись в пружинку, совершил длинный красивый прыжок с лысой головы статуи вперед, прямо на спину твари. Она взвыла, и я, терзая ее когтями и не решаясь впиться зубами, издал громогласный, душераздирающий боевой мяв. Голос у меня, признаться, достаточно противный. Все так говорят! И я, как и все коты, умею орать именно в той дивной тональности, от которой даже самые терпеливые из бесхвостных впадают в раж. Да и твари мой деморализующий клич не пришелся по нраву.
Собака напрыгивала на кошмарное создание снизу, пытаясь укусить, но не решаясь, потому что от костлявых ног нестерпимо разило мертвечиной самой дурной масти: уже не слегка тухлятинкой, а густым запахом разложения и тлена, за которым мог быть только трупный яд. Тварь наклонялась, вертелась волчком, шваркала туда и сюда своими когтищами, а я драл и драл ее со спины, пользуясь тем, что она занята погоней за дурной псиной, и бесконечно выводя во весь голос боевой клич всех дерущихся котов.
Несколько раз противник отвлекался от собаки, пытаясь достать меня на своей спине, но, на мое счастье, его костлявые ловкие лапы просто не гнулись настолько, чтобы поймать меня, и я продолжал клочьями выдирать словно бы черный лежалый пух, из которого на проверку состояли кости тварины.
Но, все же, нет: я (с небольшой помощью глупой собаки) так и не успел справиться сам, начали прибывать другие помощнички, привлеченные звуками битвы.
Все новые и новые стремительные молнии набрасывались на моего противника со всех сторон, и их голоса сплетались в многоголосную песню кошачьей храбрости и жажды подвига. Да, вот за право привесить к своему титулу победу над таким вот невероятным противником каждый кот, пожалуй, готов бороться.
Чудище, однако, сдаваться не собиралось. Раз за разом оно сбрасывало с себя настырных нападающих (кроме меня!) и расшвыривало их в стороны (кроме меня!), и мы никак не могли проскрести его достаточно, чтобы повалить. Злосчастная собака уже вся вывалялась в грязи и крови, и мне даже было ее немного жаль, в самом-то деле! Что за беда, погналась за котом, а вляпалась в эпическую битву за будущее мира!
А потом я — и все остальные — услышал знакомый голос. Двекошки, признанный лидер и, несомненно, лучший охотник из всех, несмотря на свои габариты (а, может, наоборот, благодаря им), зычно орала на одной ноте, созывая всех вокруг себя. Командирский приказ был силен и непререкаем, так что я его, конечно, проигнорировал, продолжая проскребывать дыру в позвоночнике.
Двекошки, между тем, командуя уже достаточно большой котармией, направила их несколькими потоками против врага, окружая его и не оставляя ему шансов повернуться лицом одновременно ко всем. Дурная псина, на удивление, вполне адекватно приняла участие в совместной охоте, слыша и даже понимая приказы Двекошки (что, вообще-то удивительно: их не все коты-то разумеют; хотя быть может, “дурак дурака?..”). Но, как и следовало ожидать, успеха, все-таки, достиг я, и не только потому, что великолепен, но и потому, что упорен. На тысячный, может быть, раз позвоночник под моими лапами поддался и стал сгибаться под неестественным углом, от чего чудище пригнулось к земле, подставляя голову и плечи слаженным атакам котовьего войска. Во все стороны полетел черный пух, оседая на шерсти бойцов и в весенней слякоти вокруг, и через небольшое время колосс пал.
А я, конечно же, оказался царем горы, так и не выпустив свою добычу из когтей.
Двекошки вспрыгнула на голову твари, потрогала лапкой погасшие глазницы, громко фыркнула, брызгая слюной, и, подойдя ко мне, уселась и стала умываться, не обращая внимания на то, что попирает чужой трофей.
— Что же, что же, кот Вот, ты молодец, — похвалила она меня. — Знатный враг. Знатная охота. Ты теперь, наверное, Кот, который скогтил тень.
Я приосанился, распушивая свой немалый воротник, и гордо повернулся в профиль, но долго не продержался, потому что от любопытства не только кошка сдохла, но и кот не может вполне вкусить свой триумф.
— А что это за враг? — спросил я, потому что из всех котов и кошек Двекошки только и могла бы ответить на такой вопрос.
— Один из Этих, — она дернула носом. — Спит не крепко, ворочается, и ему снятся плохие сны. Это был дурной сон.
Я скривился, косясь на подванивающую добычу. Если у непонятных “Этих” такие сны, то с ними явно лучше не сталкиваться.
— И что будет, если Этот проснется?
— Всенец, — кратко ответила Двекошки, встала, вытращила трубой хвост и пошла прочь, сигнализируя конец охоты.