Новости любви

Шелдон Шварц владеет в Гарлеме доходным домом. Городские власти перечисляют ему приблизительно тысячу двести долларов за каждую семью, которая находится на пособии. За эти деньги находящаяся на пособии Эмма Роллин и ее четверо детей снимают две комнаты на Кейтс авеню. Сантехника там неисправна, электричество подается нерегулярно, нет горячей воды и отопления. На кухне (на экране появляется кухня) потолок местами обваливается, обнажая электропроводку и сильно проржавевшие металлические балки, которые держатся только благодаря подпоркам. Все стены в трещинах, в которых то и дело показываются крысы.

– Одну минуту, – прервал меня Ник. – Это все обычное дерьмо. Что в этом материале такого, что должно потрясти мир?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Ты спрашиваешь, благодаря чему он станет сенсацией местных новостей? – переспросила я, выдержав его взгляд.

– Мэгги!

В его голосе зазвучали грозные нотки.

– Ладно, – сказала я примирительно. – Все дело тут в ребенке.

– Хорошо, – устало кивнул он. – Прочти, что там о ребенке?

Несколько часов спустя нашей съемочной группе пришлось срочно возвратиться в квартиру Эммы. Один из ее детей выпал из окна и разбился насмерть. (На экране появляется лежащее на тротуаре тело ребенка.)

– О Господи, – воскликнул Ник и потер глаза, – как это случилось?

– В окне не было стекла.

– Сколько ему было?

– Два годика.

– Прости, Мэгги. У тебя есть версия Шварца?

– Можно прочесть? Это дальше в тексте.

– Давай!

Мы несколько раз пытались созвониться с Шелдоном Шварцем, однако это оказалось невозможным. А когда мы приехали к нему в офис, перед нашим носом захлопнули дверь. (В этот момент кто-то закрывает рукой Объектив видеокамеры.) Немного позже мы снова позвонили в офис, и нам ответили, что Шварц скоро будет и, может быть, скажет нам несколько слов. Он якобы только что звонил в офис из своего автомобиля по радиотелефону.

Ник молчал.

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Я думаю, – медленно сказал он, – что затолкал бы ему в глотку этот самый радиотелефон.

Я пожала плечами, взяла его под руку, и мы вместе отправились в редакцию.

– Это какой-то страшный сон, – сказал Ник, качая головой.

Джек Рошанский, редактор, уже поджидал нас. В его функции входило указывать мне, что в материале следует оставить для эфира, а что должно быть отправлено в мусорное ведро. Он восседал на своем начальническом стуле перед главным монитором. У него был огромный живот, слегка подтянутый потертым индейским ремнем с черепаховой пряжкой. Мы несколько минут молчали, пока он щелкал переключателями, перематывая пленку и выставляя нужные параметры. Наконец он был готов записывать мой голос синхронно с соответствующими сценарию эпизодами, которые мелькали на экране.

– Поехали, – сказал он.

Я начала читать текст, каждые несколько секунд поднимая глаза к монитору, чтобы точно соответствовать каждому эпизоду или прерваться, когда Джек сделает мне знак. Было полшестого вечера, и у нас было только несколько минут, чтобы уложиться в расписание и выйти в эфир в шестичасовом выпуске новостей. Последняя часть моего материала, в которой Шварц звонил из машины по своему радиотелефону, сопровождалась кадрами, снятыми на Парк авеню: роскошные лимузины, проносящиеся по вечернему проспекту.

Джек Рошанский тоже кое-чего повидал за свои двадцать лет работы на телевидении. День за днем перед его глазами проходила мрачная сторона жизни Нью-Йорка. Однако он был потрясен, когда увидел разбившегося ребенка, который, скорчившись, лежал на тротуаре. Последний раз щелкнув кнопкой на своем пульте, Джек в сердцах отматерился. Потом он поднялся.

Ник тоже встал, и сигарета у него во рту дрожала.

– Вот сукин сын, – пробормотал он.

– Такова жизнь, – печально сказал Джек. – Богатые становятся богаче, а бедные вымирают.