Новости наших дней (сборник)

Но вместе с тем, аэропорт – это и огромное количество пассажиров. Пассажиров снующих, ждущих, спящих, жующих, скучающих или рвущихся к трапу самолета.

Пассажир пассажиру рознь.

Улетающий пассажир – счастливый пассажир.

Неулетающий пассажир становится как бы и не пассажиром, а простым человеком, тоскующим по счастливой минуте долгожданной посадки в быстрый самолет.

Вот поэтому многим пассажирам и быстрые самолеты кажутся не совсем быстрыми, и светлые здания аэропортов – не совсем светлыми, и вместо чувства торжественности появляется желание кому-нибудь нагрубить, а лучше всего – кого-нибудь укусить. Особенно, когда ждать приходится долго, а на улице очень жарко.

…А в аэропорту города Сочи пассажиров было много. Большинство ждали своего рейса уже давно, и было очень-очень жарко.

Непоседливые пассажиры шатались между киосками, заглядывая в их витрины, чтобы чем-то себя увлечь и убить лишнее время.

Более спокойные перебрались в липовую аллею, где стояли скамейки, где была тень, дававшая хоть какую-то прохладу.

С виду старый, но, возможно, гораздо моложе своей обтрепанной внешности, нищий, со спутанными волосами, худой фигурой, в пиджаке на голое тело, спортивных трикотажных штанах, сандалиях на босу ногу, держа в одной руке котомку, в другой – палку, методично обходил эту тихую прохладную аллейку. Он останавливался возле каждой скамейки и просил милостыню.

Многие из пассажиров просто наблюдали за ним. Некоторые из сострадания подавали ему деньги. Нищий, взяв поданные ему купюры, подносил каждую очень близко к глазам, долго рассматривал, потом клал в карман, истово крестился и низко кланялся благодетелю. Подающим, конечно, было очень приятно от такой благодарности человека, пусть даже и нищего.

Ничего необычного в происходящем для нашего времени вроде бы и не было. Единственное, что могло заинтересовать, – это тщательное рассматривание денег нищим. Причину, почему он это делал, помог открыть случай.

В конце аллеи на скамейке сидел мужчина немолодых лет. По выправке чувствовалось – отставной военный, работающий теперь где-нибудь в снабжении. В штатском костюме, не дорогом, но чистом, рубашке в полоску, галстуке на резинке, с портфелем, он был типичным командировочным, дожидавшимся своего рейса.

Мужчина тоже наблюдал за нищим. Даже не столько за ним, а за тем, как он благодарил людей и как светлели лица подающих от благодарности нищего.

Может, у этого командировочного было мало в жизни моментов, за которые его благодарили. Может, он мало сделал добрых дел, а может, люди, которым он помогал, были сплошь негодяями. Но когда нищему осталось дойти до него метров пять, он вдруг вынул кошелек и стал тщательно в нем копаться. Наконец достал из толстой пачки бумажку и подошел к нищему.

Подошел быстро, словно боялся опоздать с подаянием, протянул нищему бумажку. Тот ее взял, как обычно поднес к глазам и стал внимательно рассматривать. Благодетель понял, что его милостыня тщательно изучается, резко развернулся и с чувством глубокого удовлетворения пошел на свое место. Весь вид его был полон гордости от содеянного.

Но тут нищий издал какое-то мычание, скомкал бумажку, бросил под ноги и плюнул благодетелю в спину. Плевок получился шумный, смачный, причем попал точно между лопаток серого пиджака. Люди на скамейках все видели.

Отставник вздрогнул, остановился, съежился, будто дожидаясь удара. Но нищий плюнул еще раз, только уже на дорожку – и скрылся в кустах.

Человек с плевком оглянулся, сделал вид, что ничего не случилось, и, не теряя достоинства на лице, пошел дальше.

Люди переглянулись и пошептались.

Нищий исчез.

Командировочный тоже исчез. И плевок кик бы растворился в воздухе.

Бумажку, которая осталась на аллейной! дорожке, подхватил легкий ветер, покрутил, потрепал. Оказалось – это рубль образца 1961 года.

Эти деньги еще ходили, но на рубли нельзя было купить не только коробки спичек – даже одну спичку. Это было ясно даже нищему. И очевидно, это было ясно благодетелю. Только это было неясно плевку.

Поездка

Мы были женаты почти год.

Жили хорошо.

Жена оказалась милой, нежной, внимательной и ласковой женщиной.

Я ее очень любил.

Она меня тоже.

Но однажды, в дни ранней весны, я стал замечать в ее поведении некоторые странности. Она сделалась рассеянной, задумчивой и тихой, подолгу и почти бессознательно перебирала вещи и предметы на полках и в шкафах. Зачастую, разговаривая со мной, она вдруг переставала меня слышать.

А ночами…

Ночами с ней стало твориться что-то невероятное.

Ей постоянно хотелось любви.

И при этом она стала требовать все большей и большей откровенности. Да и сами любовные игры стали жестче, все чаще и чаще переходя грань дозволенного ранее.

Что-то с ней происходило.

Но что – я понять не мог.

Явных конфликтных причин для того, чтобы задавать вопросы, не было.

И я не задавал.

И ни о чем не просил.

Попросила она…

Заговорила она об этом в пятницу вечером.

Говорила, отвернувшись от меня к окну. Говорила, что соскучилась по подругам и знакомым, по тихому городку, по какой-то тёте Дусе.