Новые арабские ночи

— Но мы все говорим с вами не то, все уклоняемся от дела, — сказала она. — В дубовом гардеробе, налево, под розовым платьем с кружевами, которое я надевала в пятницу, вы найдете картонку и сейчас же отнесете ее вот по этому адресу. — Она подала ему клочок бумаги. — Но только ни под каким видом не выпускайте этой картонки из рук, не получив наперед от того лица письменного удостоверения, собственноручно мной написанного и подписанного. Вы поняли? Повторите! Пожалуйста, повторите! Все это до крайности важно, и я прошу вас быть особенно внимательным.

Гарри успокоил ее, повторив слово в слово всю инструкцию, и уже собирался уходить, как вдруг в комнату, весь багровый от ярости, ворвался генерал, держа в руке длинный счет от портнихи.

— Сударыня, не угодно ли вам полюбоваться? — прокричал он. — Не угодно ли вам будет взглянуть на этот документ? Я очень хорошо знаю, что вы вышли за меня замуж только для денег, и я надеюсь, что могу в этом отношении сделать для своей жены значительно больше, чем всякий другой военнослужащий моего чина. Но, вот как Бог свят, я такому бессовестному мотовству потакать больше не могу и должен положить ему конец.

— Мистер Гартлей, я полагаю, вы достаточно уяснили себе мое поручение, — сказала леди Ванделер. — Не потрудитесь ли вы приступить к его исполнению?

— Стоп! — сказал генерал Гартлею. — Одно слово, прежде чем вы уйдете. — Обращаясь опять к леди Ванделер, он спросил: — Какое это поручение? В чем дело? Я этому господину доверяю отнюдь не больше, чем вам, не в обиду будь сказано вам обоим. Если бы в нем была хоть одна искорка чести, он бы посовестился оставаться в этом доме. И что такое он здесь делает за свое жалованье — полнейшая загадка для всех. Что за поручение вы ему дали, сударыня? Куда это вы его посылаете и почему так торопите?

— Я полагаю, что вы желаете поговорить со мной наедине, — возразила леди.

— Вы говорили о каком-то поручении, — настаивал генерал. — Лучше не пытайтесь меня обманывать: я не в таком теперь настроении, чтобы это стерпеть. Вы именно говорили о поручении.

— Если вы непременно хотите, чтобы служащие у нас были свидетелями наших унизительных раздоров, то я уж лучше приглашу мистера Гартлея сесть, — возразила леди Ванделер. — Нет? Не нужно? В таком случае вы можете идти, мистер Гартлей. — Я бы вам советовала хорошенько запомнить то, что вы здесь слышали, это может вам пригодиться.

Гарри немедленно ушел из гостиной. Удаляясь, он слышал, как голос генерала поднялся до крика, и с каким ледяным спокойствием возражала ему тихим и ровным голосом генеральша. Как искренно восхищался молодой человек этой женщиной! Как ловко сумела она увильнуть от ответа на щекотливый вопрос! С какой самоуверенной дерзостью повторила она свою секретную инструкцию, находясь в полном смысле слова под неприятельскими пушками! И зато, с другой стороны, как он ненавидел ее мужа!

Гарри Гартлей был довольно хорошо знаком с положением финансовой части в доме. Секретные поручения, которые ему давала леди Ванделер, относились по большей части к счетам портних и модных магазинов. В этом заключался домашний «скелет в шкафу». Бездонное мотовство, бесшабашная расточительность миледи уже поглотили ее собственное состояние и грозили со дня на день поглотить состояние и ее мужа. Раз или два на одном году огласка и разорение бывали уже на носу, и Гарри бегал по всевозможным поставщикам и поставщицам, рассказывая вздорные небылицы и уплачивая мелкие суммы в погашение больших счетов, чтобы получить отсрочку. Отсрочку обыкновенно давали, и миледи со своим секретарем получали возможность перевести дух. Дело в том, что и сам генерал любил франтовство, любил хорошо одеваться и тратил почти все свое казенное жалованье на портных.

Он нашел картонку там, где ему было указано, тщательно оделся и вышел из дома. Солнце невыносимо пекло. Идти, куда его послали, было далеко, и тут он с досадой вспомнил, что генеральский набег помешал генеральше дать своему секретарю денег на извозчика. Ему предстояло, таким образом, терпеть мучение от жары и духоты, да и само по себе — маршировать чуть не через весь Лондон с картонкой в руках было просто невыносимо для молодго человека с его наклонностями. Он остановился и стал думать. Ванделеры жили на Итонской площади, а ему нужно было идти на Ноттинг-Гилль. Можно было пойти парком, выбирая самые глухие аллеи. И он должен был благодарить свою счастливую звезду, что был еще ранний час, и что публики было везде не особенно много.

Торопясь отделаться от своей кошмарной картонки, он шел быстрее, чем ходил обыкновенно, и как раз проходил уже через Кенсингтонский сад, выбирая глухие места, как неожиданно столкнулся носом к носу с генералом.

— Извините, сэр Томас, — сказал он, вежливо посторонившись, потому что тот остановился как раз на дороге.

— Куда это вы идете, сэр? — спросил генерал.

— Так, вышел немного прогуляться по саду, — отвечал молодой человек.

Генерал хлопнул своей тросточкой по картонке.

— А это у вас что? — произнес он. — Вы лжете, сэр, и сами отлично знаете, что лжете.