Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро

Если «Вечер» задал абрис темы, то претворение ее в мотиве «исчезнувшего дома» возникает в другом стихотворении Жуковского, которое нам уже доводилось упоминать, — «А. И. Тургеневу. В ответ на его письмо». Сближает стихотворения Батюшкова и Жуковского самый их жанр — философской элегии, замаскированной под послание: и в том и в другом случае адресат — лишь повод для философских ламентаций и авторефлексий; внимание поэта сосредоточено не на объекте, а на субъекте (и если у Жуковского образ адресата все-таки присутствует как мотивировка для развертывания лирического сюжета, то у Батюшкова этот образ редуцирован предельно; перед нами скорее «знак» адресации).

Тема исчезнувшего дома и связанного с домом «веселого круга» прямо подготавливает соответствующую тему у Батюшкова:

Где время то, когда по вечерам                                      Но где минутный шум веселья и пиров?
В веселый круг нас музы собирали?                                          В вине потопленные чаши?
Нет и следов! Исчезло все — и сад,                                Где мудрость светская сияющих умов?
И ветхий дом, где мы в осенний хлад                                       Где твой Фалерн и розы наши?
Святой союз любви торжествовали.                                Где дом твой, счастья дом?.. он в буре бед исчез…
И звоном чаш шум ветров заглушали.                                                                                          (Б, I, 199).
                                        (Ж, II, 28).

Образ разрушенного дома мотивирует у Батюшкова переход к теме утрат как неизбежного итога земного пути. Уже отмечалась связь этой темы и того образного комплекса, в котором она воплотилась, со стихотворениями Державина и И. И. Дмитриева[244]. Список параллелей можно было бы пополнить: Батюшкову важно было подключить свой текст к максимально широкой традиции, очередной раз универсализировать биографическую коллизию. Однако главной моделью, к которой тяготели и с которой корреспондировали все прочие реминисценции, для Батюшкова все же был Жуковский. Именно у Жуковского самая последовательность в развитии тем (молодость — надежды — разрушенный дом — могилы) и самый набор выражающих эти темы словесных образов находят наиболее полное соответствие:

Минутны странники, мы ходим по гробам,                                  Он их зовет… ему ответа нет!
Все дни утратами считаем:                                                        В его глазах развалины унылы:
На крыльях радости летим к своим друзьям                               Один его минувшей жизни след:
И что ж?., их урны обнимаем.                                                    Утраченных безмолвные могилы!
                                                  (Б, I, 199).                                                                 (Ж, II, 29).

Заметим, что соответствующие параллели к строфе Батюшкова обнаруживаются и в других текстах Жуковского — в частности, в послании «К Филалету», служащем во многих отношениях как бы заготовкой к будущему посланию-элегии «Тургеневу»[245]. К этому стихотворению, возможно, восходит интонационно-синтаксическое решение завершающего стиха строфы («И что ж?., их урны обнимаем»):

Едва в душе моей для дружбы я созрел —
И что же!., предо мной увядшего могила.

(Ж, I, 59).