Новые Дебри

Агнес забрала щетку и принялась раздирать волосы сама, не переставая хныкать.

– А может, легче будет, если намазать волосы салом? – с надеждой спросила она.

– Ага, давай, и пикнуть не успеешь, как койоты оставят тебя вообще без волос.

Агнес улыбнулась, несмотря на боль.

– Да не будут они, – почти смущенно возразила она, и Беа увидела, как ее лицо исказилось в попытках представить, как койоты тычутся носами в ее волосы.

– А могли бы. – Беа рассмеялась. Но она и вправду думала, что могли бы.

Она увидела, как взрослые встают, расходятся, кто-то гасит костер. Собрание закончилось, скоро все начнут укладываться.

Беа демонстративно зевнула.

– Пора спать.

Агнес попыталась удержаться и не зевнуть по ее примеру, но все-таки сдалась. Они улеглись, Агнес в ногах. Беа хотелось, чтобы она переползла выше и уснула в ее объятиях, как делала, когда была младше, но просить не решилась – не хотела услышать от нее отказ. Так что она стала ждать, когда порыв холодного воздуха возвестит, что и Глен ложится к ним, но уснула еще до его прихода.

* * *

Они уже видели, что у гряды прежний сухой ландшафт заканчивается, и подобно узникам, привыкшим жить в неволе, боялись расстаться с ним, с тем местом, которое так отчаянно стремились покинуть. Беа оглядывалась через плечо почти так же часто, как глазела на возвышающиеся впереди округлые холмы. Она знала, что по другую сторону от них совершенно иной мир. Думала, что это наверняка граница Рудников. Земля находилась преимущественно в активном пользовании, труд был автоматизирован, но Беа знала, что где-то же должны жить рабочие, без которых нельзя обойтись. И рабочие эти – скорее всего, люди, которым не по карману даже самая тесная конурка в Городе. Которых вытеснили оттуда, выдавили высокие цены еще несколько поколений назад. Теперь они проводили в казармах или малобюджетных жилищных комплексах всю свою погрязшую в долгах жизнь. Все, что происходило за пределами Города, всегда казалось вроде как загадочным. Тот тип из Промзоны, с которым она трахалась, объяснял, что жилье ему досталось даром, по службе, и в это верилось с трудом. Беа впечатлилась. Ей показалось, он этим гордится.

Сильный ветер настиг их у самого края плайи, и они решили сделать привал на ночь. Никаких признаков Поста или других строений они так и не увидели. Зато обнаружили следы цивилизации. Брошенный металлолом и несколько деревянных столбов, провода с которых давным-давно исчезли, только ястребы сидели на верхушках, высматривая добычу. Опрокинутый стол для пикника в полыни. От непогоды он стал почти белым и оброс лишайником умбиликарией, которую они обобрали и съели.

Сидя на краю плайи, Беа смотрела, как мелкий песок с пересохшего дна озера свивается в недолговечные смерчики, поначалу воодушевленные и бойкие, а потом угасающие словно от понимания, что нечему здесь радоваться. Гряда вздымалась справа от нее, а со стороны равнины высокие валы бурых туч вдали крепко держали в объятиях горизонт. Пыльные бури. До них было так далеко, что Беа отличала одну бурю от другой. Всего насчитала три. Их фронты выстреливали вперед змеиными языками, стремительно метались из стороны в сторону, выясняя, где находятся. Хвосты волочились по земле, как мешки с песком.

Беа слышала, как у нее за спиной Агнес болтает с птицами, прячущимися в полыни. Агнес всегда разговаривала с затаившейся живностью, хоть Беа и объясняла ей: эти существа именно потому и прячутся от нее, что она говорит с ними. «Им хочется считать, что ты не знаешь, что они там», – втолковывала Беа.

«А я хочу, чтобы они знали, что я их вижу. Чтобы поняли, что прятаться надо лучше».

Против этой логики Беа было нечего возразить.

Она смотрела, как Агнес бесшумно порхает среди кустов, щебечет без умолку и машет руками, а птицы, заложники безумных выходок ее дочери, пронзительными голосами жалуются в ответ. И вспоминала времена, когда Агнес не могла поднять голову с подушки, покрытой пятнами крови. И как часто ей приходилось опрометью бежать к частному врачу, который жил в том же здании и по экстренным случаям задирал цену. Все те ночи, когда она лежала на полу рядом с кроваткой Агнес, прислушивалась к каждому ее вздоху и когда слышала одышку, у нее замирало сердце. Сколько раз слезы успевали навернуться на глаза, когда паузы между затрудненными вдохами Агнес непомерно удлинялись. Это было невыносимо.