Новые гладиаторы

Конвоир садится верхом на стул у окна, опирается сложенными руками на спинку. Теперь у меня есть возможность его разглядеть. Это парень лет двадцати пяти с простым славянским лицом. Такие типажи любят режиссеры военно-патриотических фильмов.

Он в явной растерянности.

– Здесь до ближайшей больницы три часа езды. А по такому снегу – все шесть. Плюс мороз под сороковник. Не довезем.

Стало быть, Алтай или Саяны. Там зимой и пятьдесят градусов не в диковинку.

– У вас тут своего доктора нет, что ли?

– Только медсестра.

– Это что такое?! – раздается за спиной удивленный и негодующий начальничий рык.

По той прыти, с которой вскакивает со стула солдатик, я понимаю, что мой привод сюда не согласован с начальником караула.

Парень, лежащий на полу, тоже пытается встать, но со стоном валится назад.

– Вы что, охренели вконец?

Обладатель грозного баритона – мужик слегка за сорок, квадратный, с толстой шеей, на которой удобно гнуть железные прутья и тому подобный инвентарь. Руки у него толщиной с ногу обычного человека. По-моему, у Дюма Портос был таких размеров. Морда красная, но скорей не от любви к алкоголю, а от склонности к апоплексии.

– Виталий Петрович, Олегу вот плохо стало. Думал, помирает. Доктора вызвал, – оправдывается здоровый боец.

– Какого доктора?! Это же охраняемый! А ты его наверх поднял! Забыл инструкции?! Так и самому легко внизу очутиться.

Охранник напуган, но беспокойство за друга перевешивает.

– Так помрет Олежка! Он же меня под Гератом на себе десять верст по горам тащил. Как же я мог его бросить?

Виталий Петрович какое-то время матерится. Я тихо стою в сторонке. Выражается начальник хоть и громко, но как-то механически, без души. Наверное, под звуки родного мата в голове лучше протекают мыслительные процессы. Судя по всему, понятие боевого братства для него тоже не пустой звук. Закончив монолог, он называет в рацию две фамилии. Через минуту в караулку прибегают еще двое из ларца.

– Заступить на дежурство! Петросян, грузи своего приятеля на себя и тащи в медпункт. А за доктором я сам присмотрю.

Боец с рязанской рожей, так не соответствующей армянской фамилии, поднимает товарища с пола, перекидывает его руку себе через шею и выводит в коридор. За ним иду я. За мной – квадратный полковник. Почему-то мне кажется, что он еще недавно носил именно это звание.

Мы снова движемся вглубь поместья по застекленной галерее. Сейчас можно раскидать конвоиров, потерявших бдительность, разбить железным сундуком с лекарствами стекло и рыбкой нырнуть в пролом.

Но такие вот приколы от Ихтиандра хороши в боевиках. Когда за окном минус сорок – это верный способ изощренного самоубийства. Да и полковник наверняка не промажет. А бежать с пулей меж лопаток, сто пудов, неудобно.

Проходим какой-то банно-прачечный корпус. Пахнет сауной.

В предбаннике, обитом деревянными рейками, приятно пахло сосной и пивом. Гек с Пашкой, завернутые в простыни, сидели в продавленных креслах, оставшихся от старого мебельного гарнитура, и пили пиво. На облупившемся журнальном столе стояло еще несколько бутылок пенного напитка, а также пузырь мартини, наполовину укокошенный Нинкой.

Гена из любопытства попробовал заморский продукт. Буржуйский нектар по вкусу оказался точь-в-точь как венгерский вермут, который ему однажды довелось попробовать из горла в гаражах с пацанами.

– Самый обыкновенный вермут, – поделился он наблюдениями с Пашкой.

– А ты что думал? Так же и виски – обычный самогон. Понтов больше, только и всего. Кто-то от «Джонни Уокера» тащится, а по мне лучше ирландского «Тилламоре Дью» нет.

– Виски ни разу не пил. Я вообще к выпивке не очень.

– Выпивка выпивке рознь, – философски произнес Репнин. – Вон, глянь на плакатик. Батя повесил.

Гек поднял голову и прочитал четверостишье, выжженное на квадратной дощечке:

«Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Что пьется и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем».

– Прикольный стих. Чей?

– Омара Хайяма. Батя от его стихов фанатеет. Подобные вирши по всему дому и даче висят.

– А твой отец чем занимается?

– Летчик на международных линиях.

Видимо, на лице Гены отразилось понимание, потому что Репнин тут же внес разъяснения:

– Но вот это все: машина, мартини, пиво и прочее – плоды исключительно моих трудов праведных. Вернее, наших с Тимой. – Он чуть помолчал и продолжил как-то странно, без видимой связи с двумя первыми фразами: – Поэтому мы тебя и позвали. Ты вроде парень правильный и не бухарик. С ними ухо востро надо держать.

– Куда позвали? – глуповато спросил Гена.

– Пока сюда. Сейчас Тима Нинку закончит ублажать, придет, и поговорим.

– Так ты же сказал, что еще девушки будут, – заявил Волков просто для того, чтобы поддержать разговор.