Новые идеи в философии. Сборник номер 6

IV

Если философы называют психологию просто «экспериментальной психологией», то их до некоторой степени можно понять, если принять в соображение не высказываемое желание некоторых из них возможно подальше удалить психологию из сферы философии. Но если сами психологи говорят о ней, как о дисциплине, исключительно экспериментальной, то это труднее понять. Существует же – и именно психологи должны были бы это знать! – одна область, которую принято называть «психологией народов», и которая даже выделила уже из себя некоторые отдельные, более специальные области, как психология языка, психология религии, психология общества и т. д., – область, изучаемая не только специалистамипсихологами, но и представителями других научных областей, как наука о религии, социология и т. д. Участие психологов в этой работе желательно, очевидно, и даже необходимо не только потому, что они обладают гораздо болеe многосторонним, чем представители тех научных дисциплин, знакомством с более элементарными душевными явлениями, но и потому прежде всего, что высшие душевные функции человеческого сознания могут быть изучены – в этом нет ни малейшего сомнения! – только на основе этих общих явлений духовного развития. Психология мышления, например, без основательного углубления в психологию языка есть вещь невозможная, и это должно стать ясно каждому психологу в такой же мере, в какой специалистам по языкознанию давно уже ясна стала безусловная необходимость психологии для их целей. Было бы, конечно, грубым заблуждением смешать здесь само мышление с его проявлением в языке: это проявление есть в такой же мере симптом психических процессов, как мышечные сокращения представляют собой для физиологов симптомы процессов, происходящих в нервной системе. Но это различие между симптомом и самой функцией вовсе не обязывает нас отвлекаться от проявлений функций вообще. Кто же это делает, подобен физиологу, кто захотел бы изучать процессы иннервации, не обращая никакого внимания на явления, вызываемые этими процессами в периферических конечных аппаратах нервной системы. Здесь перед нами то роковое влияние, какое может иметь слово, применяемое за пределами той области, где оно сохраняет свое значение. Если более элементарные области психологии называть «экспериментальной психологией» и усматривать в ней важный отличительный признак от более старой психологии, которая не пользовалась этим вспомогательным средством, то это, конечно, вполне правильно. Но если всю психологию называть экспериментальной, то это столь же несомненно неверно, потому что есть области, по природе своей недоступные эксперименту. Сюда относится прежде всего развитие мышления, и сюда же относится также целый ряд дальнейших, связанных с ним, проблем развития, как, например, проблема развития художественной фантазии, мифа, религии, нравов. Было бы, конечно, неопасно, если бы психологи называли всю науку свою в целом, как это и происходило первоначально, именем, характерным для важнейшей части их методов. Как это показывают некоторые примеры, часто происходит не то, а название совпадает у них с самим делом. Они называют себя экспериментальными психологами, и на этом основании чувствуют себя вообще свободными от обязанности посвящать свое внимание областям, выходящим за пределы эксперимента или же – что еще хуже – они и к их изучению применяют метод экспериментальный. Так зародилась, так называемая, экспериментальная психология интеллекта. Самый обычный ее метод заключается в том, что при помощи вопроса, утверждения или какого-нибудь необычайного действия вызывается в «испытуемом лице» некоторый процесс мышления, который и регистрируется; если же никакого процесса мышления нет, то об этом размышляется, и это размышление о деле выдается за само дело. Вряд ли стоит доказывать, что эксперименты в таких опытах вообще не представляют собою экспериментов в научном смысле. Но они получаются как естественный результат, раз эксперимент применяется к проблемам, к которым он по сути вещей вообще неприменим.