В самом конце восьмидесятых над московской резидентурой ЦРУ, казалось, отгремели все грозы, которые обрушивались на нее все эти годы. Агентурная сеть в Советском Союзе, создававшаяся американской разведкой многие годы, была разгромлена. Не помогали ни увещевания руководства Лэнгли, ни призывы Вашингтона, ни направление в Москву квалифицированных разведчиков, асов ЦРУ. Разведывательные операции резидентуры были приостановлены, с немногими уцелевшими агентами контакты были заморожены до лучших времен. Для московской резидентуры настали трудные дни. На Лэнгли сыпались обвинения со всех сторон, американская пресса не прекращала язвительных нападок. В бешенстве был главный распорядитель финансов на спецслужбы — конгресс.
В такой нервной обстановке начинался 1988 год, и летом этого года блеснул луч надежды, обещавшей серьезную, неслыханную удачу после всех выпавших на долю резидентуры невзгод и провалов. В июне новый резидент ЦРУ в Москве Джек Даунинг направил в Лэнгли срочную телеграмму. Неизвестный, назвавший себя Эдвином, сообщал резидент, конспиративно установил с ним лично контакт и выразил готовность работать на американскую разведку. Даже по первой краткой информации, полученной от Эдвина, ясно, что к ним обратился сотрудник Второго главного управления КГБ, непосредственно отвечающий за работу по противодействию американской разведке.
Джек Даунинг в Москве не впервые, ему уже приходилось работать в резидентуре в 1974–1976 годах рядовым сотрудником, под прикрытием должности гражданского помощника атташе по вопросам обороны. Сейчас он первый секретарь посольства, оперативная обстановка в столице Советского Союза ему хорошо знакома, он знает о трудностях разведывательной работы в стране «главного противника». Вместе с тем новый резидент отважен и обладает недюжинным талантом разведчика, которому уже доводилось участвовать в сложных операциях в Москве. Перспективы, которые сулит использование нового агента, ему представляются заманчивыми. Впрочем, есть и риск — он существует всегда, когда приходится иметь дело с «инициативниками».
В Лэнгли, ознакомившись с шифровкой руководителя московской резидентуры, тоже отлично представляют риск работы с Эдвином, но видят всю выгоду от представившегося шанса. Ведь «инициативник» располагает ценнейшей информацией о деятельности КГБ против американцев и готов поделиться ею с ЦРУ. Правда, он не намерен активно сотрудничать с американской разведкой на территории Советского Союза и предлагает организовать выезд его за границу — там он раскроет все известные ему данные. Это тоже понятно и Джеку Даунингу, и Оперативному директорату ЦРУ. Ну а риск работы можно свести к минимуму, используя методы и приемы, давно разработанные в ЦРУ на этот случай. И все же для принятия решения, когда в отделе Центральной Евразии и Оперативном директорате мнения полярно расходились, потребовались неординарные меры. Вопрос решили… голосованием разведчиков, можно сказать, бросили жребий. Возобладала точка зрения, что необходимо продолжать контакт с Эдвином — «Прологом».
Итак, вопрос о продолжении контакта с «Прологом» решен в Лэнгли парламентским путем, или совсем как в Организации Объединенных Наций. Ну что ж, по-видимому, возможно и такое решение.
К работе с «Прологом» в Лэнгли и в московской резидентуре отнеслись со всей тщательностью и серьезностью, каких требовала сложная обстановка того времени и поставленные американцами цели. Главные опасения и сомнения отброшены, запущен весь арсенал тайных средств: франкфуртский радиоцентр ЦРУ регулярно передавал «Прологу» зашифрованные сообщения, руководители резидентуры Джек Даунинг, Майкл Клайн и Майкл Сулик, последовательно сменявшие друг друга в 1988–1991 годах, проводили моментальные встречи с агентом в поезде Москва—Ленинград, направляли в его адрес письма с тайнописью и собственноручно изымали тайники, в условленных местах в качестве своеобразного почтового ящика оставлялась машина резидента, в которую агент конспиративно подкладывал записки для ЦРУ.