Новые крылья

– Ну что ты, что ты, Алеша? Ты болен?

– Да! И ужаснее нет недуга для юноши.

– Что же с тобой, позволь я посмотрю!

– Смотри! Во мне созрел плод нашей греховной любви. Тут Алеша распахнул пиджачок и выставил наружу беременный животик.

Болотников обмер.

– Господи, Алеша, что это? Этого не может быть!

– Да. Он живет во мне. Возьми и убедись. – Схватив руку Б., Алеша положил ладонь его на живот себе. Как утверждает Анна, наш малыш подыграл ей в эту минуту и толкнулся ножкой изнутри.

Лицо Болотникова перекосилось, он вскрикнул не своим голосом и бросился вон из комнаты. Он убежал. Подождали немного. Нет. Не возвращается. Тогда Алеша вылез из-за драпировок, из-под которых говорил. Анна-то, намазанная белилами, только сидела на стуле и рот открывала по знаку Демианова, который тоже спрятался.

Я ждал в нанятом ими номере. Смеху, возгласов, вздохов, причитаний! Победа полная! Поверил и испугался! Невероятно, но вышло все, как задумали. Даже лучше. Уж и не знаю, какой мы ждали реакции, но только не той, что получили. И как бы они обошлись, если б не вышло – представить страшно. Немного успокоившись, боялись выйти на улицу. Вдруг он бродит теперь поблизости? Анна повторяла без конца: «Я видела, он сошел с ума. Говорю вам, он лишился рассудка, я одна его лицо видела. Подумать только, мы свели его с ума!» Все согласились, что если даже и не окончательно Б. потерял рассудок, то в своем теперешнем состоянии он для нас опасен. Заказали ужин в номер и решили переждать до утра. Никто, разумеется, не спал. Слишком все были возбуждены. И обсуждение подробностей пятиминутной сцены до рассвета затянулось.

26 ноября 1910 года (четверг)

Чуть свет вернулись домой и завалились все отсыпаться. Анна проснулась к обеду. Мы с Демиановым к ужину. Мальчик проспал до полуночи. Пьетро приходил нас кормить. Увидев спящего в гостиной Мышонка, поднял брови, воскликнул: «Мама мия! Он уже родился?! И сразу такой большой?» Посмеялись. О вчерашнем не говорили. Самочувствие у всех как с похмелья. Послонялись немного по квартире и снова легли спать.

27 ноября 1910 года (пятница)

Демианов хочет ехать из Сорренто как можно скорей, увезти Алешу. Боится Болотникова. Настоящая мания преследования. Никакие доводы не действуют. И Анна уговаривает его еще побыть и Пьетро. А я молчу. Чувствую – душой он уже не с нами, настроен на другую жизнь, стремится в иные места, к иным людям и событиям. Удерживать бесполезно. При нас они с Алешей говорят меж собой мало. Словно хранят от других какой-то секрет. Но видно, что понимают друг друга без слов. Улыбки и взгляды, и жесты – всё у них со значением. Их стрелы не ранят меня, вовсе нет. Но все-таки грустно.

Настоял Миша на своем, отправил меня за билетами в Милан на завтрашний поезд. На обратной дороге зашел в гостиницу, поинтересовался, не съехал ли господин Болотников. Нет. У себя.

– Его юный спутник, тот, действительно, съехал, а сам синьор Болотников здесь, второй день никуда не выходит из номера.

– Да точно ли он там? Если не выходит, может, номер-то пуст?

– Нет, нет! Хотите сами пройти удостовериться? Синьор постоянно требует водки, и ему приносят в номер.

Удостоверяться не стал. К чему? Да и для Миши нет теперь ни одной убедительной причины. Все равно уедет. Дело в самом Мышонке, а вовсе не в опасности ему грозящей. Я и не буду ничего никому рассказывать. А Болотников-то! Водку пьет. Видно, с ума не сошел. Анну, пожалуй, стоит посвятить, чтоб не мучилась, но не сейчас, пусть уедут. Вернувшись, застал у нас в гостях тетей Бланш и Клер, они тоже уговаривают М.А. не уезжать, черт возьми, как будто нарочно их подучили.

Не уезжайте! Прокатимся на острова.

Пройдемся. Вы с ним, я за вами следом.

Все вижу, новая любовь нова,

Но старый Ваш друг по-прежнему предан.

Все знаю, пришла Вам пора с другим

Смеяться и петь, ничего не скрывать,

Но самым любимым и дорогим

Я буду по-прежнему Вас называть.

Побудьте немного. Не вижу угроз

Ни вашему счастью, Ни Вашему другу.

Зачем вам в Россию! В России мороз.

Оставшись, окажете всем нам услугу.

Я этого вслух не сказал ничего.

Все вижу. Все знаю. Вы увлечены.

Ну что ж, увозите, спасайте его.

Вот что мне пророчили вещие сны.

28 ноября 1910 года (суббота)

Демианов вырядил Мышонка до неузнаваемости. Я и не думал его отговаривать. Пусть уж до конца разыгрывают свой спектакль. Мы теперь только зрители. Провожали я, Пьетро и Анна. Багажа почти никакого, что ж, так и нужно въезжать в новую жизнь.

Прощаясь, я крепко обнял Демианова и шепнул ему на ухо:

– Помню всё. И никогда не забуду.

Он поцеловал меня в лоб и в губы, и Анну так же, а потом мы поцеловались втроем.

Когда поезд отъехал, Анна взяла меня за руку, сделав скорбное лицо, но я улыбнулся ей, дав понять, что нет никакой трагедии. На обратном пути заехали к нашим. Мама страшно расстроилась, от того, что Миша уехал, и даже попрощаться не заглянул. Анна села плести, а я пошел с Пьетро, помочь ему разобрать снасти. Завтра плывем на острова. Так и хочется сказать: «одни».