Новые крылья

Вернулись мы домой поздно ночью. Мама в панике уже собиралась идти за квартальным.

29 марта 1910 года (понедельник)

Ходил проверять рабочих. У них почти уже все готово. Вероятно, на следующей неделе можно будет начинать перевозить картины. Художников участвуют шестеро. Я не был еще у Окунева и Седого, но, надо полагать, товарищи их уже известили. Во «Втором Возрождении» О.И. единственная женщина. Любопытно было бы знать, как они принимают, того, кто хочет вступить.

А.Г. уехал к знакомым в Царское. И мне пришлось принимать его посетителей, слава богу, приходили только двое. Хорошо, что Аполлон не министр. Заезжал к Окуневу. Дома записка от Тани, она уехала с О.И. в какие-то гости. Я вышел, чтобы пойти ее разыскивать, но тут они с О.И. вдвоем подкатили на таксомоторе. Мы позвали О.И. выпить чаю. Таня показывала ей свои гимназические рисунки. О.И. их нахваливала, она находит у Т. талант, и считает, что ей нужно заниматься живописью. Она даже предложила дать ей несколько уроков. Но Таня сомневается.

Провожал О.И. до дома. Она спросила, подумал ли я о том, что она мне говорила. Я не захотел поддержать эту тему. Она, остановившись вдруг, повернулась ко мне, заглянула в глаза и сказала: «Вы погибнете, бедный мальчик». На прощание О.И. поцеловала меня в щеку. Духи ее пахнут жасмином, уходя прочь, я еще некоторое время нес с собой этот запах. Я не понимаю ее, она меня тревожит. А Таня! Верно, скоро и она из знакомой, милой девочки обратится в существо непонятное и чужое, станет женщиной.

От М.А. записка французская и по-русски немного приписано снизу. Он заходил сегодня к Вольтеру, но ни его, ни меня не застал. Бедный, дорогой мой Миша!

30 марта 1910 года (вторник)

Провожали Супунова. Были Вольтер, Правосудов, Демианов и я. Еще Валетов и другие господа из одинаковой свиты. Я все наблюдал за П. и М.А., за их взглядами и улыбками. Впрочем, улыбок не было, они будто дуются друг на друга. Поссорились? А, может быть, просто не хотят показывать чувства при посторонних. В ресторане на вокзале Демианов сидел рядом со мной, но против Правосудова. Я так внимательно за ними наблюдал, что временами не слышал даже, с чем Вольтер ко мне обращается, и несколько раз ответил невпопад. Все разговоры были вокруг выставки. Еще обыкновенные в такой компании остроты и немного легкого философствования, тоже обыкновенного, после выпитого вина. Вольтер очень много ко мне обращался, хотя, прекрасно видел, что мне не до него. Вероятно, нарочно хотел меня развлечь, ведь все он знает и понимает. Может быть, даже лучше меня самого. Правосудов меня почти совсем не замечал. Возможно, только делал вид, но скорее, я и впрямь ему безразличен. А вот Д.… Кончилась их связь или еще длится? И что мне нужно ожидать?

Супунов прощался со мной сердечно, чем невероятно меня растрогал. Даже обещал написать мне из Москвы. Все-таки он очень хороший человек, а больше всего хорош тем, что не имеет романа с Демиановым. Но это уж моя горестная шутка. Знаю, что не имею никаких прав на ревность, а все же, ревную. Ведь не пустые это были слова, когда он говорил, что любит? А теперь, выходит, любит еще и другого? Или все дело только в том, чего еще не было между нами?

С вокзала я, Демианов, Правосудов и кое-кто из «одинаковых» поехали к Вольтеру. У Вольтера продолжили пить вино, затеяли карты. Не играли я и Правосудов. М.А. проиграл 3 р. и больше не стал. Как ни следил я за ними, но, все же, Вольтер меня отвлек. Ответив ему, обернулся и обнаружил, что тех двоих уже нет в гостиной. Противный Вольтер! Не терпелось ему пристать ко мне со всякими пустяками. Разумеется, глупо злиться на В. Не знаю, на что тут злиться, разве только на себя. Я был уже порядочно пьян, стал прощаться, заявляя, что поеду нанимать полотеров, для выставочных комнат. Меня удерживали, урезонивали, но напрасно. Чуть не в слезах я ушел. Ни за какими полотерами я, конечно не поехал. А пошел домой с намереньем переодеться и устроить засаду возле дома М.А., чтобы видеть, когда он вернется и будет ли один. Придя домой, разделся, но от выпитого вина и отчаяния одеваться уже не хотелось. Я достал карточку М.А., и сидел над ней, проливая слезы. Не слышал, как вошла Таня. Внезапно она обняла меня, стала целовать в щеки и лоб. Она тоже плакала и приговаривала: «Ты погибнешь, Саша! Ты погибнешь!» Что такое?! Неужели это О.И. ее научила? Или женщины чувствуют лучше? Я не вижу для себя никакой опасности в любви к М.А. Только мысль о Правосудове мне невыносима.

31 марта 1910 года (среда)

Проснулся с больной головой. И ужасно было стыдно. Перед Вольтером, перед Таней, перед М.А. Не хотелось никому показываться на глаза.