Новые крылья

Демианов хочет ехать из Сорренто как можно скорей, увезти Алешу. Боится Болотникова. Настоящая мания преследования. Никакие доводы не действуют. И Анна уговаривает его еще побыть и Пьетро. А я молчу. Чувствую — душой он уже не с нами, настроен на другую жизнь, стремится в иные места, к иным людям и событиям. Удерживать бесполезно. При нас они с Алешей говорят меж собой мало. Словно хранят от других какой-то секрет. Но видно, что понимают друг друга без слов. Улыбки и взгляды, и жесты — всё у них со значением. Их стрелы не ранят меня, вовсе нет. Но все-таки грустно.

Настоял Миша на своем, отправил меня за билетами в Милан на завтрашний поезд. На обратной дороге зашел в гостиницу, поинтересовался, не съехал ли господин Болотников. Нет. У себя.

— Его юный спутник, тот, действительно, съехал, а сам синьор Болотников здесь, второй день никуда не выходит из номера.

— Да точно ли он там? Если не выходит, может, номер-то пуст?

— Нет, нет! Хотите сами пройти удостовериться? Синьор постоянно требует водки, и ему приносят в номер.

Удостоверяться не стал. К чему? Да и для Миши нет теперь ни одной убедительной причины. Все равно уедет. Дело в самом Мышонке, а вовсе не в опасности ему грозящей. Я и не буду ничего никому рассказывать. А Болотников-то! Водку пьет. Видно, с ума не сошел. Анну, пожалуй, стоит посвятить, чтоб не мучилась, но не сейчас, пусть уедут. Вернувшись, застал у нас в гостях тетей Бланш и Клер, они тоже уговаривают М.А. не уезжать, черт возьми, как будто нарочно их подучили.

Не уезжайте! Прокатимся на острова.
Пройдемся. Вы с ним, я за вами следом.
Все вижу, новая любовь нова,
Но старый Ваш друг по-прежнему предан.
Все знаю, пришла Вам пора с другим
Смеяться и петь, ничего не скрывать,
Но самым любимым и дорогим
Я буду по-прежнему Вас называть.
Побудьте немного. Не вижу угроз
Ни вашему счастью, Ни Вашему другу.
Зачем вам в Россию! В России мороз.
Оставшись, окажете всем нам услугу.
Я этого вслух не сказал ничего.
Все вижу. Все знаю. Вы увлечены.
Ну что ж, увозите, спасайте его.
Вот что мне пророчили вещие сны.

28 ноября 1910 года (суббота)

Демианов вырядил Мышонка до неузнаваемости. Я и не думал его отговаривать. Пусть уж до конца разыгрывают свой спектакль. Мы теперь только зрители. Провожали я, Пьетро и Анна. Багажа почти никакого, что ж, так и нужно въезжать в новую жизнь.

Прощаясь, я крепко обнял Демианова и шепнул ему на ухо:

— Помню всё. И никогда не забуду.

Он поцеловал меня в лоб и в губы, и Анну так же, а потом мы поцеловались втроем.

Когда поезд отъехал, Анна взяла меня за руку, сделав скорбное лицо, но я улыбнулся ей, дав понять, что нет никакой трагедии. На обратном пути заехали к нашим. Мама страшно расстроилась, от того, что Миша уехал, и даже попрощаться не заглянул. Анна села плести, а я пошел с Пьетро, помочь ему разобрать снасти. Завтра плывем на острова. Так и хочется сказать: «одни».

29 ноября 1910 года (воскресенье)

Кто настоящая колдунья, так это наша Беннита. Анна очень боялась морской болезни, да что там Анна, и у меня, говоря откровенно, душа об этом болела, но у Бенниты и на такой случай нашлась тисана. Вместо завтрака мы пили ее волшебный настой и с собой взяли сухие травы. Я почему-то думал, что капитан, знакомый Пьетро — пожилой человек. Отнюдь! Совсем немного нас старше, смуглый, черноглазый, немногословный. С ветром нам повезло, и паруса было чем наполнить и качало не слишком. Наша яхта, в сравнении с остальными, малюсенькая, зато быстроходная. К тому же время на ней летит совершенно незаметно. Мы с Пьетро возились с парусом, выполняя приказания капитана. Анна смотрела на воду, не отрываясь. Пьетро специально для нее подцепил сачком немного мелкой рыбешки и показал, как нужно бросать чайкам. Когда у нее стало получаться, восторгу не было предела! От еды она отказалась, выпила еще Бенитиной тисаны, но в общем держалась молодцом. Мы же все трое с удовольствием закусили яичницей с мидиями и выпили кофе. Обедали уже на острове. Пьетро отвел нас в чудесное место, где горячие подъземные источники бьют из скалы прямо в море, их раскаленная вода смешивается с холодной морской и получается теплая, полупресная. А камни образуют нечто вроде большой ванны, в которой мы с Анной часа четыре просидели, не меньше. Несмотря на все развлечения, она нет-нет, да и заговорит о Д., о том, как жаль, что он не с нами. Я ничего не отвечу — она замолчит смущенно, переменит тему, но скоро снова забудется.