От усадьбы прилетел заковыристый свист, и псы, сделав петлю в двух десятках метров от чужаков, побежали обратно. Один из них оглядывался, демонстрируя влажный язык.
Возле частокола появились боевые холопы с топорами на длинных ручках. Они были в кожаных зипунах поверх широких рубах. Больше из доспехов на них ничего не было, но выглядели они очень опасно. Холопов было двое, как и собак. Псы подбежали к ним и уселись каждый возле своего хозяина.
Отряд Барриона подъехал поближе. Парни, исполняя чей-то приказ, раздувая от натуги шеи, навалились на дубовые створки в заборе и распахнули перед гостями ворота.
Баррион въехал первым, осматривая равнодушными глазами двор.
На крыльце у дома стоял Базыль Гук. Он был в домашнем. Длинная свитка с богатой вышивкой по канту чуть ли не мела краями по полу, под ней шаровары. На ногах надеты белые онучи. Весь вид констебля был расслабленный и очень домоседский. Констебль запустил пятерню за пазуху, в черную шерсть на груди. На его кошачьем лице сияла хлебосольная ухмылка.
– Вот и славно, ясновельможный пан! Ждал я, но не надеялся, что сэр Баррион почтит своего преданного слугу. Да в этой глуши! У меня в Ольховке! – крикнул он и хлопнул в ладоши дворовым.
Баррион ничего не ответил. Он бросил поводья слугам и спрыгнул на раскисшую землю.
– Сейчас будет и кабанчик. Еще чего найдем… если, конечно, рыцари не брезгуют самогонным вином. А может, девиц? Нет? Ну, ладно… – говорил констебль, пока Баррион поднимался по ступеням крыльца. – Прошу, прошу. – Хозяин ударил рукой в дверь перед Фюргартом.
Баррион пригнул голову и шагнул внутрь теплого и духовитого дома.
– Я по делу, констебль Гук, – сказал Баррион. Он шел по полутемному коридору или сеням и прислушивался, поднимаются ли его люди в дом.
– А как же… – Хозяин следовал за ним. – Но хлебом-солью не побрезгуйте, ваша милость. Сюда прошу…
Они вошли в жарко натопленную комнату. Вдоль бревенчатых стен стояли скамьи, заваленные волчьими шкурами. Из ряда слюдяных окошек слепо лился молочный свет. Напротив глубокого каменного очага располагался стол, обильно заставленный разнообразной едой. В центре его на блюде истекал соком только что приготовленный поросенок. Запах жареного мяса и горячего хлеба растекался сладкой волной по горнице. В пузатых сосудах с узкими горлышками краснели наливки. На льняной скатерти в тарелках лежали печеные гусиные яйца, красно-белый редис и зеленый лук, словно каплями свежепролитой крови рассыпалась морошка из смятого туеска. Баррион отметил серебряный отсвет посуды.
В очаге на вертеле капал жиром в огонь еще один поросенок. Босая девица в одной нательной рубахе чем-то поливала его подрумяненную треснувшую кожицу. Пухлой рукой она смахивала пот со лба и голых плеч. Ее цветастая юбка ярким пятном горела на низкой лежанке у глухой стены.
Уго Стерн заинтересованно стрельнул глазами на заголившуюся стряпуху, запросто проходя к столу.
– Прошу подкрепиться, панове. – Гук отступил в сторону, гостеприимно приглашая к табуретам у стола. – Живу попросту, по-походному. Всегда на службе ярла…
В комнату вошел Утес, сообщая Барриону глазами, что все в порядке. Риард Хонг и слуги остались у лошадей.
– Красный лев облагодетельствовал своего констебля, – говорил между тем Гук. Он нагнулся и полез тяжелой рукой за табуретом под столом. – Когда это было такое счастье мне? Я и не припомню. А ты, Улианка, не стой там – прочь поди… Да где все?
Констебль звучно кликнул слуг. Девица, смеясь и ничуть не робея чужих, подхватила свою юбку и, перебросив ее через плечо, исчезла в низенькой двери. Оттуда уже выбегали проворные слуги.
Баррион позволил усадить себя за стол. Нахваливая жаркое, Гук сам отрезал ему лучший кусок и пододвинул тарелку. Налил чарку. Он явно хотел угодить.
Фюргарт никак не мог составить о констебле ясного мнения. Человек, казалось, был весь как на ладони, и все же что-то здесь не складывалось. Гук выглядел как властный человек, не терпящий никакого неудобства даже от равных себе людей. Нетерпеливый и даже взрывной нрав, который скоро угадывался, однако, делал его неспособным к сложной интриге. Такой человек скорее попрет напрямик к своей цели, а не будет затевать тонкую игру.
Но по поведению Базыля Гука на вечере в Гнезде было очевидно, что дядя при лорде-мальчишке уже забрал в свои руки всю власть над краем, и был бы дурак, если бы не сделал так. Но ведь нужен не только железный характер, чтобы суметь подчинить себе местных маркграфов. Нужно уметь плести сети.
Баррион помнил слова каштеляна Кривицкого, что Базыль Гук – незаконный сын старого Матюшевского. Бастард, как и его собственный сын, который благодаря старику-аптекарю теперь неизвестно где… Местная шляхта, конечно, за спиной констебля не упускает случая бросить презрительную фразу о наглом выскочке-полукровке. Это участь теперь будет ждать и их с Мартой малыша?