Новые мелодии печальных оркестров

Прежде чем жена успела тактично возразить, он устремился в конец коридора, и было слышно, как за ним захлопнулась дверь. Смущенная и злая, Луэлла разлила кофе и устроилась на уголке дивана, пристально глядя на пламя камина.

— Не бойтесь, миссис Хемпл, — внезапно промолвил доктор Мун, — меня просто заставили. Я действую не по своей воле…

— Я вас не боюсь, — перебила его Луэлла. Но она и сама понимала, что говорит неправду. Она немножко боялась доктора Муна — хотя бы из-за того, как глух он оставался к ее неприязни.

— Расскажите мне о ваших затруднениях, — проговорил он очень естественно, словно собеседница тоже действовала не по своей воле. Он даже не смотрел на нее, и, если бы они не были в комнате одни, можно было бы подумать, что он и обращается не к ней.

В голове Луэллы, у нее на кончике языка были слова: «как бы не так». Но то, что она произнесла, удивило ее самое. Слова полились непроизвольно, без всякого содействия с ее стороны.

— Разве вы не видели, как он за обедом тер себе лицо? — спросила она в отчаянии. — У вас что, глаз нет? Он так меня раздражает, что я вот-вот с ума сойду.

— Понятно. — Круглое лицо доктора Муна склонилось в кивке.

— Разве вы не видите, что я сыта по горло домашними делами? — Ее грудь под платьем отчаянно вздымалась, словно ей не хватало воздуха. — Как мне обрыдли домохозяйство, ребенок — кажется, всему этому не будет конца! Мне хочется сильных переживаний, неважно каких и чем за них придется расплачиваться, — лишь бы сердце колотилось в груди.

— Понятно.

Это заявление взбесило Луэллу. Она была настроена на борьбу и предпочитала, чтобы никто ее не понимал. Ей было довольно того, что она нрава, поскольку ее желания сильны и искренни.

— Я старалась вести себя примерно, но все, точка. Если я одна из тех женщин, которые готовы разрушить свою жизнь из-за безделицы, то так тому и быть. Назовите меня эгоисткой, дурой — вы будете правы, но через пять минут я уйду из этого дома и заживу настоящей жизнью.

На этот раз доктор Мун промолчал, но вскинул подбородок, как будто прислушиваясь к чему-то, что происходило неподалеку.

— Вы не уйдете, — сказал он наконец. — Я уверен, что не уйдете.

Луэлла рассмеялась.

— Уже иду.

Он не откликнулся.

— Видите ли, миссис Хемпл, ваш супруг нездоров. Он пытался вести ту жизнь, которая устраивает вас, и не выдержал напряжения. Когда он трет себе рот…

По коридору простучали легкие шаги, и в комнату на цыпочках вошла с испуганным лицом горничная.

— Миссис Хемпл…

Луэлла, удивленная ее появлением, поспешно обернулась.

— Да?

— Можно с вами поговорить? — У горничной не хватило выучки, чтобы скрыть страх. — Мистер Хемпл — ему плохо! Он недавно пошел в кухню и стал выбрасывать из ледника продукты, а сейчас он у себя — плачет и поет…

И вдруг Луэлла услышала его голос.

III

У Чарльза Хемпла не выдержали нервы. Двадцать лет почти непрерывного напряженного труда, а с недавних пор и тяжелая обстановка дома — такую ношу он снести не смог. В его великолепно продуманной и отлаженной карьере отношения с женой оказались слабой точкой; он знал о безграничном себялюбии Луэллы, но таков один из бесчисленных изъянов человеческих взаимоотношений: женское себялюбие неотразимо притягательно для многих мужчин. Себялюбие Луэллы существовало бок о бок с ее детской красотой, и Чарльз Хемпл начал винить себя в раздорах, ответственность за которые явно лежала на жене. Это была нездоровая позиция, и от постоянных самообвинений его разум поддался болезни.

После первой встряски и недолгой вспышки жалости Луэллу охватило раздражение. Будучи справедливым человеком, она не могла использовать нездоровье Чарльза, чтобы взять над ним верх. Вопрос о ее свободе откладывался до тех пор, пока муж не встанет на ноги. Именно тогда, когда Луэлла рассчитывала сложить с себя обязанности жены, ей пришлось стать еще и нянькой. Сидя у постели мужа, она слышала, как он говорил о ней в бреду: о днях их помолвки, о том, как друзья предупреждали, что он совершает ошибку, о счастливых первых месяцах брака, о появившейся трещине в их отношениях и о его беспокойстве. Прежде она не сознавала, насколько отчетливо Чарльз понимает происходящее: в разговорах он этого не выдавал.

— Луэлла! — Он неуверенно приподнимался в постели. — Луэлла! Где ты?

— Здесь, Чарльз, рядом. — Она старалась говорить мягким, веселым тоном.

— Если хочешь уйти, Луэлла, то лучше уходи. Похоже, я для тебя недостаточно хороший муж.

Она успокаивала его, заверяя в обратном.

— Я все обдумал, Луэлла, и понял, что не могу губить ради тебя свое здоровье… — Потом он шептал быстро и страстно: — Не уходи, Луэлла, бога ради, не уходи, не оставляй меня! Обещай, что не уйдешь! Я буду делать все, что ты потребуешь, только не уходи.

Больше всего ей досаждали его униженные мольбы; Чарльз был человеком сдержанным, и она до сих пор не догадывалась о силе его привязанности.

— Меня не будет всего минуту. Это доктор Мун, Чарльз, твой друг. Пришел тебя проведать — помнишь? И хочет перед уходом со мной переговорить.

— Ты вернешься? — волновался он.

— Скоро-скоро. Ну все… лежи спокойно.