Новые мелодии печальных оркестров

– Дюбарри вбежала в зал, облаченная в изделие из розового жоржета, скрепленного над пенистыми кружевами бронзовыми фижмами. Платье украшал отделанный рюшами воротничок из меха шведской лисы, подбитый переливчато-желтым атласом, гармонировавшим по цвету с двухколесным экипажем, который доставил ее на бал. На душе у нее, дорогие дамы, кошки скребли. Ей неизвестно было, как воспримет ее появление королева. Спустя некоторое время вошла королева в оксидированно-серебряном одеянии с воротником, обшлагами и оборками из русского горностая и тесьмой из зубоврачебного золота. Корсаж был удлиненный в талии, а пышная спереди юбка ниспадала остроконечными складками со знаками королевских регалий. Увидев эту даму, Дюбарри наклонилась к королю Людовику и шепнула: «Ваше сладенькое величество, что это за расфуфыренная дама такая?» «Это не просто какая-то дама, – ответил Людовик. – Это моя супруга». Большинство придворных едва удержались на ногах от смеха. Те, кто не удержался, окончили свои дни в Бастилии.

За первой поездкой Милли в экскурсионном автобусе последовало множество других – в Мальмезон, в Пасси, в Сен-Клу. Время шло, минуло три недели, а о Джиме Кули по-прежнему не было ни слуху ни духу, словно он, сойдя с поезда, вообще сгинул с лица земли.

Несмотря на смутную тревогу, которая охватывала ее при мысли о своем положении, Милли чувствовала себя счастливой, как никогда. Избавиться от постоянной угнетенности, вызванной сожительством с неуравновешенным, сломленным человеком, было для нее настоящим облегчением. К тому же как будоражило душу пребывание в Париже, когда, казалось, тут собрался весь белый свет, когда то и дело с каждым пароходным рейсом на арену удовольствий являлись новые толпы, когда улицы так наводнялись туристами, что все места в автобусах Билла Дрисколла бронировались не на один день вперед! А приятнее всего было, прогулявшись до угла к кафе, за чашкой кофе вместе с Биллом Дрисколлом следить, как кроваво-красное солнце медленно, будто монетка в один цент, погружается в волны Сены.

– А что, если нам проехаться завтра до Шато-Тьерри? – однажды вечером предложил Билл.

Название этого города эхом отозвалось в груди Милли. Ведь именно в Шато-Тьерри Джим Кули, рискуя жизнью, совершил свою отважную вылазку на линии огня.

– Там воевал мой муж, – гордо произнесла Милли.

– Я тоже, – заметил Билл. – Но веселого в этом было мало.

Поколебавшись, он вдруг задал Милли вопрос:

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– А почему бы вам не пойти к юристу и не оформить развод?

Милли этот вопрос ошеломил.

– Я думаю, стоит, – продолжал Билл, глядя в пол. – Здесь это сделать легче, чем где-либо. И тогда вы будете свободны.

– Нет, я не могу, – испуганно пролепетала Милли. – Это было бы нечестно. Вы знаете, он ведь…

– Знаю, – прервал ее Билл. – Но я начинаю думать, что с этим человеком вы губите свою жизнь. Есть ли у него какие-то заслуги помимо участия в войне?

– А разве этого мало? – твердо возразила Милли.

– Милли! – Билл поднял глаза. – Может, вы все-таки всерьез это обдумаете?

Милли взволнованно встала из-за столика. Билли, спокойно сидевший напротив, казался ей надежным оплотом, слова его – чистосердечными; на мгновение ее потянуло подчиниться и предоставить решение вопроса ему. Но теперь она увидела в нем то, чего раньше не замечала: совет его был не совсем бескорыстным, а во взгляде она уловила нечто большее, чем простую заботу о ближнем. Она опустила лицо, борясь с противоположными чувствами.

Молча, идя бок о бок, вернулись они в пансионат. Из высокого окна на улицу лились жалобные стоны скрипки, мешаясь с гаммами, разыгрываемыми на невидимом рояле, и с пронзительно-неразборчивым гомоном местных детей, ссорившихся на тротуаре напротив. Сумерки быстро перетекали в звездно-голубой парижский вечер, однако было еще достаточно светло для того, чтобы разглядеть фигуру миссис Хортон, стоявшую у входа в пансионат. Она торопливо шагнула им навстречу со словами:

– У меня для вас новости. Только что звонила секретарша Общества содействия американцам. Они нашли вашего мужа, и послезавтра он будет в Париже.

IV

Сойдя с поезда в небольшом городке Эврё, Джим Кули, герой-фронтовик, широким шагом поспешил удалиться подальше от станции – на несколько сотен ярдов. Потом, укрывшись за деревом, проследил, как поезд тронулся с места и над холмом растаял последний клуб дыма. Он немного постоял, хохоча вслед составу, но дальше лицо его без перехода приняло привычное оскорбленное выражение, и он огляделся по сторонам – изучить местность, которую выбрал, чтобы стать свободным человеком.