Фигуры членов трибунала и самых обвинителей померкли на время пред Красницким. Так даже их превосходил он в своем стремлении погубить подсудимых. Какое-то перевоплощение иуды ... Как-то жутко и душно становилось в зале ... Все - до трибунала и обвинителей включительно опустили головы ... Всем было не по себе.
Наконец, эта своего рода пытка окончилась. Красницкий сказал все, что считал нужным. Ни трибунал, ни обвинители - редкий случай - не поставили ему ни одного вопроса. Всем хотелось поскорее избавиться от присутствия этой кошмарной фигуры, - свободнее вздохнуть.
Но раздался голос защитника Гуровича. "Я желаю предложить несколько вопросов свидетелю Красницкому". Вооружившись кипой газет, оказавшихся "Епархиальными Ведомостями" за 1917 и 1918 годы, - защитник спросил Красницкого, он ли является автором многих статей, напечатанных тогда в "Епархиальных Ведомостях" за подписью Красницкого и призывавших к возмущению против большевиков, чуть ли не к истреблению их.
Красницкий признал себя автором этих статей и собирался уже дать какие-то объяснения по поводу своей политической "метаморфозы", но был прерван председателем, нашедшим (немного поздно), что "все это не имеет отношения к делу".
Тем не менее, защите удавалось еще раз осветить, с той же стороны, личность Красницкого. Воспользовавшись тем, что он очень много распространялся о "контрреволюционной кадетской {45} партии", обвиняя чуть ли не все Петроградское духовенство в "кадетизме", - защита предложила свидетелю вопрос, в чем же, по его мнению, сущность политической программы кадетов.
"Ведь вы разбираетесь в политических программах. Вы сами, ведь, принадлежали к одной партии. Вы, кажется, состояли членом Русского Собрания. - Да. - Не вы ли в декабрь 1913 года читали в этом собрании доклад "об употреблении евреями христианской крови" - Да, успел еще ответить растерявшийся Красницкий. Председатель вновь поспешил придти к нему на помощь запретом продолжать допрос в этом направлении.
Но дело было уже сделано. Фигура политического ренегата и предателя была дорисована окончательно. Я. С. Гурович требует внесения всей этой части допроса в протокол. В публике - волнение и негодующее взгляды. Красницкий, бравируя, с усмешкой на бескровных устах, уходит.
(О Красницком также:
http://drevo.org.ru/Texts/Nezhny/06.htm и другие тексты в форме исторического романа - исследования, ldn-knigi)
Больше он в зале не появлялся.
Следующим был допрошен священник Боярский, один из подписавших указанное выше заявление в "Правде" от 24 марта и впоследствии (после процесса) присоединившийся к "Живой церкви".
Этот свидетель обманул ожидания обвинителей и трибунала. От него видимо ожидали показаний в роде данных Красницким, - но, вместо этого, он, представил трибуналу горячую апологию Митрополита, произведшую тем большее впечатление, что свидетель - опытный оратор и популярный проповедник. Трибунал и обвинители, не ожидавшие такого "сюрприза", не стеснялись проявлять в разных формах свое недовольство свидетелем, при постановке ему дополнительных вопросов, - но Боярский стойко держался на своей позиции.
Это недовольство перешло в нескрываемую ярость, когда следующий свидетель, проф. технологического института, Егоров, еще боле усилил впечатление, произведенное предшествующим свидетелем, - выяснив во всех подробностях историю переговоров Митрополита с Помголом (Егоров был одним из представителей Митрополита) и в конец разрушил своим правдивым рассказом все выводы по сему предмету обвинительного акта.
Ожесточение обвинителей и трибунала было так велико, что председатель, резко оборвав свидетеля до окончания его показания, объявил совершенно неожиданно перерыв на несколько минут.
Люди, искушенные в таинствах советской юстиции, предрекли, что такой перерыв "не к добру" и что "что-то готовится".
{46} Предсказания эти оправдались. Трибунал, минут через 10, возвратился и предоставил слово обвинителю Смирнову, который заявил, что, так как из показания Егорова с ясностью вытекает, что он - единомышленник и "пособник" Митрополита, то Смирнов предъявляет к свидетелю соответствующее обвинение, ходатайствуя о "приобщении" Егорова к числу подсудимых по данному делу и о немедленном заключении его под стражу.
Хотя все и ожидали "чего-то", но, все-таки, случившееся превзошло ожидания. В публике изумление и знаки негодования.
Я. С. Гурович просит слова и, превратившись в защитника Егорова, произносить речь, смысл которой сводится к тому, что, в данном случае, налицо несомненная попытка со стороны обвинения терроризировать неугодных ему свидетелей, что во всем том, что сказал Егоров, нет никаких данных, которые могли бы быть обращены против него (да и сам обвинитель не указывает этих данных настолько, по-видимому, он заранее уверен в успехе своего требования), и что согласие трибунала с предложением обвинителя будет, по существу, равносильно уничтожению элементарнейшего права подсудимых защищаться свидетельскими показаниями.