Патриарх, может быть, был самым бесстрашным, мужественным и спокойным пред лицом смерти человеком в России. Все его существо, его лицо, и само сердце излучало всегда и неизменно обаяние глубокого покоя и простоты. Для него умереть было бы слишком легко. Это самое простое, на что он мог решиться в любой момент. Для него, старика, монаха и патриарха, мученическая смерть была бы приятна, прекрасна и славна и потребовала бы минимума героизма. Самым мучительным вопросом для него могло быть только, как управлять Церковью, что сделать для облегчения ее положения и устроения ее жизни в безбожном государстве, которое как будто предлагает известные условия существования. Надо было исчерпать, со своей стороны жертвуя, если это потребуется, своим престижем и славой, все возможности для блага Церкви, не нанося ущерба христианской морали вообще, настроению церковного народа и клира и не нарушая церковные каноны. Кроме своих посланий и заявлений, которые могли быть приятны власти, патриарх сделал попытки завести в угоду ей новый календарный стиль (и то после того, как это сделала Константинопольская церковь), учредить при себе Высшее церковное управление с участием агента большевиков, одного протоиерея, и предложить поминовение властей за богослужением.
Но епископ, клир и народ не приняли этих мер, и патриарх их охотно отменил. Выход же его на свободу для ликвидации обновленчества принес огромную пользу Церкви, восстановив и утвердив в ней законное церковное управление. Конечно, большевики должны были выпустить его и без этого заявления, но для престижа власти оно все же было необходимо, и они добились его от заключенного патриарха.
Народ же не усомнился в нем и верно понял его жертву, сделав освобождение его из заключения апофеозом его славы, усыпав дороги его цветами, ободрив малодушных и колеблющихся, как мирян, так епископов и клириков, которые охотно бросали обновленчество.
Ни один воскресный или праздничный день не проходил, чтобы Святейший не служил в московских храмах или окрестностях Москвы. По-прежнему храмы эти даже в будние дни во время служения бывают переполнены. В уездных городах Московской губернии стечение народа было огромное, встреча и проводы патриарха очень торжественные. Рабочие везде покидали работу, и все советские и промышленные учреждения не работали в течение всего пребывания патриарха в городах.
После заключения патриарх проживает не в Троицком подворье, а в Донском монастыре. К нему со всех концов России приезжают разные лица, и в часы приема в его приемной можно увидеть епископов, священников и мирян: одни по делам церковным, другие — за получением патриаршего благословения и за утешением в горе. Доступ к нему свободный, и келейник его лишь спрашивает посетителей о цели их прихода. Патриарх помещается в трех комнатах, первая из коих в указанные часы служит приемной. Обстановка патриарших покоев поражает своей простотой, а беседа с ним, по словам видевших его, производит сильное впечатление. Святейший находит всегда несколько слов для каждого, даже приходящего только за благословением. Приезжих подробно расспрашивает о положении Православной Церкви в провинции. По Москве он ездит на извозчике в сопровождении келейника. Встречные обнажают при виде его головы, и надо быть смельчаком, чтобы решиться не подчиниться установившемуся в этом отношении обычаю. Когда он ездит по железной дороге, то, хотя советская власть не устанавливает для него никаких исключений, никто не входит в занятое патриархом купе.
Московский корреспондент парижской газеты «Энформас он» так описывает, между прочим, свои впечатления о Святейшем и о приеме у него. «Спокойный, умный, ласковый, широко сострадательный, очень просто одетый, без всякой роскоши, без различия принимающий всех посетителей. Патриарх лишен, может быть, пышности, но он действительно чрезвычайно дорог тысячам малых людей, рабочих и крестьян, которые приходят его видеть. В нем под образом слабости угадывается крепкая воля, энергия для всех испытаний, вера непоколебимая…
Постоянные изъявления сочувствия и преданности, которые он получает со всех концов России, делают его сильным и терпеливым… Густая молчаливая толпа ожидала приема. Странники, заметные по загорелым лицам, большой обуви и благочестивому виду, ожидали, сидя в тени башенного зубца. Они сделали несколько тысяч верст пешком, чтобы получить благословение патриарха. Сельский священник, нервный и застенчивый, ходил вдоль и поперек… Женщина припала к скамье и закрыла лицо руками. Тяжелые рыдания судорожно вздергивали ее плечи. Несомненно она пришла сюда искать облегчения в каком-то большом несчастии, и невольно пришли в голову тысячи и тысячи расстрелянных…
Горожане и крестьяне, люди из народа главным образом, долгие часы, порою дни ждут, чтобы открылась маленькая дверь и мальчик-певчий ввел их к патриарху Тихону».