Новые Мученики Российские

То, что не удалось сделать через обновленцев, то пытаются сделать через самого Патриарха. От него требуют смещения с кафедр не угодных большевикам популярнейших и любимых народом архиереев. Предлагают завести новый календарный стиль, который не прошел в жизнь даже у обновленцев. Сотруднику Патриарха Архиепископу Илариону большевик говорит: "уговорите Патриарха завести новый стиль; неужели он не может сделать маленькой уступки для власти? Если советская власть завела этот стиль, то пусть и церковь покажет, что она солидарна с нею". Другому архиерею он же говорит: "вы слышали, что Патриарх заводит новый стиль? для чего это? Кому это нужно? Неужели вы согласитесь с ним? Отделитесь от Патриарха, вас вся Москва любит и за вами пойдет, мы вас {109} поддержим" ...

Агент требует, чтобы в управлении Патриарха был человек, которому власть доверяет и пытается ввести туда известного предателя, но все же все время имеет там одного доносчика из среды архиереев. Большевицкая власть не выпускала его из атмосферы своей лжи, провокации, обмана, клеветы, сеяния раздоров, расколов, недоверия. Патриарх постоянно должен был разгадывать тайные и злые замыслы и намерения, скрывающееся под всякими благовидными предложениями власти. Враг действовал то посулами, то угрозами, и не ему самому, - это были бы совершенные пустяки! - а Церкви. То он обещает прекратить аресты духовенства, освободить заключенных или вернуть из ссылки таких-то нужных Патриарху епископов, или дать разрешение на духовную печать и образование, на свободу съездов и епархиального управления, то угрожает оставить все репрессии в силе и еще прибавить.

Трудно представить себе как страдал Патриарх. Этот человек воплощенного спокойствия дрожал от волнения и раздражения, когда ему докладывали о приезде агента. Какого напряжения нервов стоили ему эти постоянные систематические беседы. Это единственный случай, который мы знаем, что Патриарх был вне себя и изменял своему обычному характеру и темпераменту. Его мучила и жгла на медленном огне своей сатанинской ненависти большевицкая власть.

Еще один документ, так называемое "предсмертное завещание" Патриарха, выражает надежду, что подчинение советской власти не за страх, а за совесть, "побудит власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы". Ради этой цели "завещание" уверяет, что "советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая". Оно обещает церковный суд "в каноническом порядке" над неблагонадежными в отношении к власти архипастырями и пастырями своими и заграничными. Обнародованное на другой день после его смерти, оно не понравилось клиру и народу и подпись на нем все считали неподлинной. Однако это "завещание" служило условием согласия большевиков на местоблюстительство митрополита Петра и последний вынужден был получить на нем подпись Патриарха. Проэкт этого завещания долго лежал на столе у Патриарха, из-за него происходила большая борьба, и подпись, вынужденная у него за два часа до смерти, положила на его сердце непосильную тяжесть и видимо ускорила его кончину.

{110} Cлужение Патриарха было самозащитой Церкви. Патриарх был внешне стеснен. Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви.

Он не допустил врагов к управлению ею, они могли только насиловать или делать распоряжения церковной власти неисполненными по насилию власти, но эти распоряжения по Церкви не были распоряжениями большевиков. Он не сказал неправды на положение Церкви и клеветы на клире, предпочитая самому унижаться пред властями. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, исторгнутая насилием безбожников, остались без последствий. Но не слова нужны были большевикам, а сдача всего внутреннего управления Церкви в их руки.

Будучи почти одинок в управлении, он не превысил своих полномочий, но послушный голосу Церкви, немедленно исправлял свои поступки, сделанные по насилию, обману или провокации большевиков. Он исполнил свое обещание, данное Собору 1917 г., на другой день своей интронизации (22 ноября), когда благодарил его за приветствия и пожелания. Упомянув о высказанных на Соборе опасениях, как бы восстановление патриаршества не затенило Собора и не повредило идее соборности, Святейший Патриарх засвидетельствовал как от своего лица, так и своих преемников, что патриаршество не представит угрозы соборности Святой Православной Церкви. "Возлюбленные отцы и братия, воскликнул он, и с особенной простотой и задушевностью произнес, - не таковы теперь времена, не таковы обстоятельства, чтобы кто либо, как бы он велик ни был, и какою бы духовною силою не обладал, мог нести тяготу единоличного управления Русскою Церковью"...

Здесь невольно возникает оценка деятельности Патриарха именно в исторической перспективе, в сравнении с тем, что случилось после его смерти.