Новые парижские тайны

Пожалуй, следовало бы отметить: то, что говорилось здесь о романах Сименона и их персонажах, относится преимущественно к первым десятилетиям его творческой деятельности. Тогда у него еще не было устойчивой общественной позиции, он скорее только присматривался к тому, что происходило вокруг него, наблюдал, накапливал впечатления, много путешествуя по Франции и за ее пределами. Об этом — несколько позже. Сейчас вернемся к его статьям и выступлениям, посвященным литературным вопросам.

С писателями-реалистами прошлого Сименона сближает и его особый интерес к роману как жанру, способному наиболее адекватно передать многообразие действительности. Жанр этот он рассматривает с разных сторон, в том числе исторически, в какой-то мере отождествляя роман с литературой в целом. Не случайно он предпочитает называть себя романистом, а не писателем «вообще».

В своем творчестве Сименон не только использовал завоевания предшествующей реалистической литературы, но и внес определенный вклад в разработку проблем романа. Первый «роман», как он полагает, появился на заре существования человечества: он возник из потребности людей рассказывать друг другу успокаивающие истории, когда они испытывали необходимость «объяснять необъяснимое и тем самым рассеивать страх». Это был акт самоосознания, отделения от остальной природы, своего противопоставления ей.

Любопытно, что в близком направлении шла мысль другого французского писателя, Веркора, который в послевоенные годы пытался найти исчерпывающее определение человека — в романе «Люди или животные?», в книге философских эссе «Более или менее человек». Для Веркора человеческое тоже начинается с противоположения природе, с вопросов, которые человек «задает природе», отделяя себя от нее.

История романа знает периоды подъема и периоды упадка. Под сомнение периодически ставились его эстетические методы и познавательные по отношению к действительности возможности, само право на существование в ряду других жанров и видов литературы. С точки зрения Сименона, роман не умирает, как утверждают и сейчас наиболее пессимистически настроенные теоретики этого жанра. Роман ищет новые формы, он все еще находится в процессе становления. Вместе со всей литературой он проделал за истекшие века путь своеобразной демократизации; его герои, говорил Сименон в прочитанной им в 1958 году в Брюсселе лекции, движутся по некой «нисходящей» линии — от богов, полководцев, королей и императоров — к человеку как он есть в его «биологической обнаженности». В этом смысл и упоминавшегося выше обращения самого Сименона к человеку «вообще». На своем пути роман должен был освоить целый ряд новых для него областей жизни и новых героев. Подтверждение этой мысли Сименон находит в произведениях русских писателей XIX века и французских реалистов. Размышляя, в частности, о Бальзаке, он говорит о том, как постепенно роман сумел заинтересовать читателя историей «провинциального честолюбца, хитростями банкира или драмой скупца», героем романа мог стать беглый каторжник, а названием послужить имя проститутки.

Продолжая свои размышления, Сименон приходит к выводу о том, что одним из направлений в развитии современного романа становится его «очищение» от многих присущих ему ранее «излишеств» — пространных авторских отступлений, обращений к читателю, подробных описаний. Это отчасти и было движением к тому, что Сименону хотелось бы назвать «чистым» романом. «Красочными описаниями, философией, популяризацией знаний с большим успехом занимаются другие жанры», — отмечает он.

Если мы знаем и иные тенденции в развитии романа, нельзя не согласиться с тем, что, действительно, подобное «очищение» происходит. Сегодня нам трудно представить себе роман вроде «Отверженных» Виктора Гюго, перегруженный обширными философскими, историческими и иными отступлениями от основного действия. К сжатости, по-видимому, тяготеет и научно-фантастический, и «географический» роман, ибо в отличие от того времени, когда писал свои произведения Жюль Верн, мы черпаем свои научные знания из других источников.

Что же остается при таком «очищении»? Остается, отвечает Сименон, «живой материал, человек», а задачей романиста становится «воссоздать для других людей кусок человеческой жизни», жизни «обыкновенного человека». Сименон приходит к краткой, но необычайно емкой прозе, в которой одно слово, как будто мимоходом брошенная фраза вызывают цепи ассоциаций, живых картин (к сожалению, многие из них, опирающиеся на малоизвестные французские реалии, не всегда доступны читателю-нефранцузу). «Куски жизни», о которых говорит Сименон, не следует понимать в золяистски натуралистическом смысле: речь идет об углубленном проникновении во все моменты жизни человека на каком-то ее отрезке. Словно продолжая оставшуюся неосуществленной мысль Флобера, Сименон мечтает о возможности написать роман об одном дне жизни человека, о нескольких минутах жизни его сознания. В наше время нечто подобное, хотя и в несколько ином плане пытался осуществить Клод Мориак, например в романе «Увеличение».