Новые письма счастья

Мы в новом мире очутились. В нем полноправно правит цвет. Раскрашенный Исаев-Штирлиц спасает крашеную Кэт. Страна, от старца до плейбоя, глядит, махнув на все рукой: какое небо голубое! А Мюллер розовый какой! А краски – словно от Диснея! Герой предстал во всей красе и врет, нимало не краснея: в разведке так умеют все. Эффект покуда не изучен. Какие планы, Боже мой! Давайте Чаплина озвучим, а то ведь бегает немой... Зачем смотреть благоговейно на купола-колокола из кинофрески Эйзенштейна? Покрасить их, и все дела! Желаем зрителю добра ведь: чего он пялится во мрак? И, кстати, Грозного поправить, а то одет незнамо как. Пускай его причешет Зверев, российской моды ветеран, и зритель купится, поверив, что Грозный стильный был тиран. Увы, краситель сериала забыл (его ли в том вина?), что фильм Лиознова снимала уже в цветные времена. Мы упустили между делом, маркетингом увлечены, что он задуман черно-белым, каким был мир в конце войны: там многоцветие не в моде, лубочных красок не видать... И коммунисты даже вроде хотят на это в суд подать – но не получат перевеса. Родная партия, прости: навряд ли на пути прогресса барьер возможно возвести. Тут поле мощное такое, что дела хватит на века: к примеру, есть «Каприччос» Гойи – их не покрасили пока; расцветим в будущем для пробы, не опасаючись суда, офорты Рембрандта? Еще бы! Гравюры Дюрера? О да! Кто пожелает нос расквасить, трудясь на новом рубеже? Гораздо проще перекрасить то, что имеется уже. И что мы скромничаем, братья, свой имидж втаптывая в грязь? Детей любимое занятье – игра полезная «Раскрась». Раз в десять лет, по зову сердца, мы перекрашиваем всласть былые доблести и зверства из черной – в розовую масть, давно устав дивить планету, устав искать благую весть... Раз ничего другого нету – давайте красить то, что есть. С одной догадкой нету сладу – пусть я за это огребу: мы все давно – лет тридцать кряду – живем в повапленном гробу. На нем, как прежде, надпись «Russian», внутри отделка из Европ, он лакирован, он подкрашен, в нем нефть и газ, но это гроб. Соседи пялят без опаски глаза бесстыжие свои. На нем лежат различной краски несовместимые слои: он черным был и краснокожим, он примерял защитный цвет... Его мы только красить можем, но переделать – нет и нет. Страна моя! Я твой поклонник. Но почему передо мной лежит накрашенный покойник, моей зовущийся страной?! Отсюда, верно, наша злоба, скопившаяся в тайниках, – что из повапленного гроба нам всем не вылезти никак. Раскрашен фильм, озвучен Чаплин, родная нефть идет в трубу, престол незыблем, гроб поваплен, и в нем стабильно, как в гробу. ...А впрочем, есть у этой меры резон, придуманный давно: коль все вокруг настолько серы – пусть краски будут хоть в кино. Я был ребенком оробелым, но суть вещей открылась мне: был телевизор черно-белым, а мир вокруг – цветным вполне. Отчизна, выцветшая снова, в который раз за тыщу лет! Лови хоть Штирлица цветного, раз ничего цветного нет.

HAPPY BIRTHDAY!

К негодованью внутренних врагов, взирающих на нас недоуменно, по прихоти таинственных богов мы родились с тобой одновременно. Нас разделяют пять десятков лет – за это время рушилась Европа, дрожал Китай… и все ж различья нет, хотя бы с точки зренья гороскопа. Привычно в день двадцатый декабря делить с тобою именинный торт нам. Мы бросили с тобою якоря в пейзаже зимнем, русском, некомфортном, где снег колючий, и вороний грай, и ветер, соответствующий жанру, – чтоб оживить собою этот край. Добавить интересу, пылу, жару! Чтоб посреди российской мерзлоты зажечь костер и озарить берлогу… Так зажигать, как зажигаешь ты, – я не могу. И, может, слава богу.

Что говорить, любезная ЧК, – я не гонюсь за красотою слога: ты не нашла во мне ученика, но сходства между нами очень много. Мы бескорыстны. Нам не нужен куш – мы в этом смысле истинные россы. Мы оба, в общем, инженеры душ. Мы оба любим задавать вопросы (я хитростью беру, ты – сапогом, но мы об этом никому не скажем). Мы с внутренним сражаемся врагом: я – с совестью, а ты – со шпионажем. Интеллигентской нету в нас гнильцы: нас бесит декаданс и злит упадок. Вдобавок оба мы с тобой стрельцы (хоть ты стреляешь лучше на порядок).

Мне радостно, что мы в таком родстве. Пусть у меня специфика иная – порою сладко думать, что в Москве стоит твоя избушка лубяная. Ты не смыкаешь бдительных очей, просвечивая мысли и деньжищи. Пусть сердце у меня не горячей и мозг не холодней, но руки чище. Ты, правда, провела своих во власть: твой отпрыск восемь лет баранку крутит, а мой пока не смог туда попасть… но, знаешь, чем в России черт не шутит! Он выучит немецкий, вступит в брак, приобретет профессию вторую… Сейчас он, правда, мстителен не так, но я его еще потренирую.