Новые праздники-2

С другой стороны, в самом прохождении моей Пластмассовой Коробочкой того, что обыкновенно называют жизненным путём, для меня всегда был элемент трагически предопределённого принуждения; безусловно неприятной, но да, всё же несомненной необходимости. Даже моя мать, которой хотя бы в этом аспекте нет никаких оснований не верить, рассказывает, что в тот самый первый день моей жизни, когда глаза новорожденного единственный раз за всю эту самую жизнь говорят правду о собственном прошлом и будущем, я всем своим видом показывал лишь глубочайшее недовольство самим фактом своего же рождения. Чёрт его знает, может я и вправду ошибся «дверью», думаю я иногда до сих пор в минуты душевной невзгоды. Когда же духовные силы ко мне возвращаются, я снова и снова понимаю и чувствую, что нет никакого чёрта и нет вообще ничего, кроме Бога, Бога-Ребёнка, Истинного Господина Миров, и если даже я и ошибся дверью, то и исправлять эту «ошибку» нам тоже придётся «вдвоём».

Мы гуляли по Москве, пили пиво, лежали на газонах под деревьями, то есть именно что нежились на солнышке.

Она привезла мне из Харькова очень смешную тряпичную куклу, увезла с собой московского медвежонка и всё, короче, было хорошо. Скажу прямо, если б в этой жизни я искал счастья, а не Истинную Абсолютную Точку, можно было бы со всеми основаниями счесть, что мне наконец улыбнулась удача.

Мы рассказывали друг другу о своём детстве, сами удивляясь тому, что стало вдруг вспоминаться, и нам не надоедало слушать друг друга. Да, оба мы были Водолеями, а Водолеи умеют слушать. Скажу без ложной скромности, пожалуй, это единственный знак, в равной степени одарённый и в слушании и в говорении. Некоторым знакам — в особенности, земным — кажется порой, что как раз Водолеи-то слушать и не умеют, но, как правило, то, что по их мнению свидетельствует о неумении Водолеев слушать, на самом деле, свидетельствует об их неумении говорить:). С Лариссой у нас такой проблемы не было. Ей было интересно слушать меня, потому что я интересно говорил, а мне было интересно слушать её, потому что она тоже умела говорить интересно.

Однажды мы посетили с ней музей моего детства, Музей Советской Армии. Там ещё, если помните, у самого входа с одной стороны стоит какая-то древняя баллистическая ракета, а с другой — танк «Т-34», который я, как и решительное большинство моих сверстников весь облазил ещё в дошкольном возрасте, когда мне казалось, что на земле есть только два достойных занятия: лечить людей и защищать свою Родину. Если понимать это метафорически, то, в общем-то, я этим по жизни и занят:). Родина моя — Тонкий Мир, и я готов защищать его до полного уничтожения противника, то есть Мира Материального. А лишний раз напоминать людям, что духовные ценности выше материальных и что такое вообще Тонкий Мир, объяснять им это или хотя бы запускать в них нейро-лингвистические программы, ведущие, может и через много лет и лишь при благоприятных условиях, к пониманию того, что всё это действительно так: Дух выше Материи — это и есть исцеление их душ. Потому как человека, не постигшего, что Дух выше Материи, иначе, чем просто больным не назовёшь:). Его необходимо лечить. И в его интересах, и в интересах тех, кого может он заразить своей духовной проказой. Если же человек не хочет лечиться принципиально, он должен быть как минимум изолирован и помещён на карантин. Если же он, столь же принципиально, отказывается от лечения трижды, он должен быть аннигилирован.

Там, на внутренней территории Музея Советской Армии, есть ещё один музей, музей-парк под открытым небом, куда нужно спускаться, обогнув основное здание слева. Там выставлены образцы самой разнообразной военной техники от каких-то ужасающих бронепоездов до современных самолётов-истребителей.

Ларисса опять рассказывала мне о своём детстве, о своём отчиме, которого она очень любила и которой он в полном смысле заменил отца. Он был как раз лётчиком-испытателем и умер, кажется, когда ему ещё не было сорока. Практически сразу после того, как его отправили на пенсию — у лётчиков это рано.

Потом мы дошли пешком до так называемой 6-й улицы Марьиной Рощи (раньше они назывались проездами) и посидели во дворе дома, в котором я прожил первые десять лет своей жизни. В той самой квартире, из которой впоследствии была прорублена дверь в комнату квартиры соседей, в которую, по иронии судьбы, снимал много позже шестнадцатилетний Володя Никритин.

Постепенно мы решили, что через месяц я приеду к Лариссе в Харьков, и мы станем с ней жить-поживать. К этому времени я уже начал понимать, что то, чего я хотел добиться вскрытием вен на Голгофе, как раз и состоялось 10-го апреля 2003-го года, и уж этим-то летом я ни на какую Голгофу не еду точно. Возможно, мне ещё придётся туда поехать, но то, что случилось со мной 10-го апреля, вполне убедило меня в том, что у меня лично нет полномочий самостийно устанавливать сроки в такого рода делах. «Ему» пришлось пойти на крайние меры, чтобы «мне» это объяснить, но… поскольку мы — всё же друзья, после выдачи пиздюлей за мной прислали такси:).