Новые праздники

Н-2, которую для удобства я буду величать просто Н., ибо о Н-1 речь более не пойдет, училась со мной в Литературном институте имени Максюхиана Горького. Она считалась поэтом, а я — прозаиком. Она очень хорошая девочка. Мы довольно давно собирались с ней петь мои песни. Материал я показал ей ещё весной девяносто шестого. Но потом не срослось. Ей не следовало водить меня в тусовку своих друзей. До сих пор я не понимаю, что со мной там происходит. Я прекрасно могу общаться и находить огромное удовльствие в этом, когда мы наедине. (Не подумайте лишнего.) Но находясь в компании ее друзей, которые все — милейшие люди, я потом долго не могу ни о чем разговарить с Н. Не знаю, что со мной. Я никогда не хотел ее, надеюсь, как и она меня. Со всей очевидностью между нами, конечно, могло бы что-нибудь быть в порядке случайной связи, но я и она слишком любим Любовь, поэтому случайной связи, единственного возможного между нами секса, так никогда и не случилось до сей поры. Любим мы с ней иных, чем мы есть. Я люблю иных, чем она. Она любит иных, чем я. Хоть хуй его знает. Ебать меня в голову!

Мы очень смешно с ней познакомились. Мой сокурсник Игорь Зайцев, очень милый писатель из Нижнего Новгорода, душевный и очень в теле малый, с которым охуительно пить и мистифицировать, как-то раз, ещё на первом курсе дал мне на один день почитать повесть своей знакомой, с которой он поступал в «Лит» в прошлом году. Он что-то сказал мне про то, что по его мнению повесть немного не сделана, но это оказалось хуйней. Писатели, подобные Игорю, всегда помешаны на технике письма и причем, как правило, на какой-то одной строго определенной манере. Это вполне объяснимо, если учесть, что Игорь — человек верующий и ему гораздо спокойней в пусть и вымышленной, но талантливо наделяемой им абсолютностью, системе координат. Это его дело и его право. В литинституте вообще никто никогда не умел воспринимать искусство, как природное явление. Это вообще беда слишком-людей. Они не могут воспринимать ни прозу, ни поэзию, ни музыку, ни живопись, ни скульптуру как извержение вулкана, наводнение, ураган и тому подобное. Им нужно всегда обязательно озадачиться вопросом, а имела ли право Природа устраивать эти самые, пусть и конструктивные катастрофы. Они странные люди. Это их право. Раз им не нужна самая суть, пусть живут себе в своей координатной системе союза советских писателей. Когда они все вымрут, а вымрут они обязательно и гораздо скорее, чем предполагают, я, если буду богат к тому времени, непременно поставлю им мемориальный обелиск, ибо такая приверженность к полной хуйне вполне может быть приравнена к гражданскому подвигу. Да святятся вовеки веков имена тех, кто недалек и неправ!.. Аминь!

Я читал ее повесть «Чужое рождество» и не мог оторваться. Мне очень нравилось эта девочка. Мне было очень хорошо с ней в литературной постели. Даже лучше, чем в литературной постели с Имярек. Девочка Н. была мудра и талантлива. Чтение для меня и вообще восприятие искусства — это всегда прежде всего секс с Автором. Остальное я в рот ебал, и вам того же желаю. Хотя, если уж так надо, мне всегда есть чего сказать на любом из рецензентных языков. Хули, на филфаке не зря учился! Знаю чего почем. Только это хуйня все, потому что за редким исключением все филологи — инфантилы. Не нюхали горюшка и не пережили должных мучений духа и плоти страданий. Женщин-филологов вообще не бывает, потому что все они извращенки, которым тесно в постели с мужчиной. Дуры, блядь!

А те филологи, которые мужики настоящие, как, например, Аркадий Белинков, — это уже да. Его и проблемы волнуют соответственные. Словом, конечно, бывают настоящие мужики, которые филологи от Папы, а не потому, что в «точные» науки не дано им врубаться!..

Мне очень понравилась Н. как литератор, и я хотел с ней познакомиться. Вообще в ту весеннюю сессию моя попсовость цвела буйным цветом. Я с невъебенной легкостью сходился с людьми, оставлял о себе самое хорошее и наивыгоднейшее в своей противоречивости впечатление, травил бесконечные анекдоты, очень трогательно и многозначительно поводил рыжими бровками, поднимал оригинальные проблемы, увлекал воображения всяких поэтов и поэтесс, и так устал, что уже в осеннюю сессию сменил тактику на прямо противоположную, и хотя продолжал водить бровками и улыбаться девочкам, совершенно перестал тусоваться, пить с ними водку, а в следующую, минувшую весну и вовсе послал все на хуй. Я не люблю, когда мне легко все дается. Меня это грузит. Я не люблю молодых литераторов, считающих себя профессионалами и не врубающихся ни во что. Все, конечно, милые люди и я всех люблю, но они неминуемо рано или поздно начали бы меня ненавидеть.