Новые праздники

В куплетах лирическая героиня раскрывала свою метущуюся душу со всей откровенностью, совершенно охуевая от перестука колес поезда, увозящего ее куда-то на дальний западный хуй и, естественно, непонятно зачем:

Поезд меня вези, увези меня туда, где я никому не нужна!

Ветер меня неси, унеси меня туда, где так далеко до тебя!Время лети-лети, сделай так, чтоб я опять-таки не успела к нему!Чтоб не увидеть мне ввек того, без кого я и дня не могу!

(Вполне попсовый текст с паронимически выверенными началами строк и всякими выгодными попсовыми поражающими воображение «нормальных» людей антитезами.) Был там и так называемый запев, плавно выплескивающийся в припев, в каковом Имярек казалась мне наглядной, всей, как на ладони:

Но снова тебе что-то я обещаю, — только вновь уезжаю я…

Как принято в книгах я не прощаюсь — просто я не вернусь сюда!.. (Это уж что правда — то правда.)

И припев:

Может быть я не права, но мне не надо объяснять,

что ждать не надо. Ждать, если время пришло,то главное — не опоздать, успеть, вернуть, догнать…Может я не права, но только я права, и мне уже не надомне ничего объяснять, я знаю только то, что я себя не знаю.

(Такой, блядь, немного опопсовленный Сократ в конце меня особенно умилял.)

Я спел эти песни. Гаврилов на меня как обычно набычился, девочкам же понравилось. Потом Гаврилов поехал к супруге, а я остался пить водку дальше.

Когда стукнуло четыре часа утра, я понял, что хочу идти, оделся и пошел домой от станции метро «Аэропорт» до своей «Тверской». Это был мой первый пешеходный рейд во имя Имярек. Я шел по декабрьской ночной Москве и думал про эту дурочку весьма тривиальные, как и все чувства, вещи. Думал о том, что я ее люблю и хочу, и люблю одну лишь ее, и хочу тем более одну лишь ее, а она неизвестно где, и я ей на хуй не падал, и все хуево, а было ведь все так прекрасно. Через какое-то время я вышел к Белорусскому вокзалу, с которого она уезжала уже почти год назад ещё любившая меня, во всяком случае, так говорящая.

Я вспоминал, как мы с ней ходили покупать ей билет, как у нее были месячные, вследствие чего ей было очень плохо, холодно и больно. Мне вообще почему-то по жизни попадаются любимые девочки, у которых всегда столь болезненно протекают месячные, что они того гляди умрут у меня на руках.

Я понял, что люблю лишь ее одну, и опять был готов все бросить и ехать к ней. Единственное, что меня остановило, так это то, что я вполне здраво рассудил, что это все же хуйня, когда какой бы то ни было человек, пусть даже и не противный тебе сваливается, как снег на голову, когда его совсем не ждешь. Кроме прочего, на хуй так сваливаться, если потом все равно придется уезжать? Я в очередной раз четко уверил себя, что я обязательно встану на ноги, и когда-нибудь обязательно разыщу ее на каком-нибудь ее уебищном европейском авангардном фестивале, и мы оба будем ужасно счастливы.

От холода и эмоционального голода я совсем охуел и опять, в очередной раз на полном серьезе шел весь в российском снегу и строил планы чуть ли не на пять-десять лет вперед. В моем хуевском мозгу все-таки никак не могла уложиться мысль, что то самое-самое мое, без сомнения самое лучшее во всей моей жизни, потеряно не иначе, как безвозвратно. Поэтому я был готов придумать себе что угодно, лишь бы убедить себя в том, что Имярек и я — это Истинная и Вечная Любовь. Я не мог позволить себе думать, что все кончено. Я не мог позволить себе потерять Любовь снова, и я готов был нарисовать себе любую, пусть самую неправдободобную мирокартину, — лишь бы она объясняла Имяреково поведение чем-то иным, вместо той убийственной в своей простоте фишки, что она просто больше не любит меня.

LXI

Все лето девяносто шестого года мне упорно названивала Катя Живова. Я всегда был рад ей, потому что тогда я считал, что у меня четыре друга, с которыми при необходимости я мог бы (впрочем, потом я понял, что как раз с ними бы и не мог) жить под одной крышей: два мальчика и две девочки: Катя и Добрый-день, да Сережа с Дуловым.

Но я солгу, если не скажу, что катины более чем регулярные звонки несказанно раздражали меня, хоть я и с нескрываемым удовольствием тут же мчался туда, куда она меня приглашала, и радостно вкушал минуты самого задушевного общения.