— А может, я правдивый грубиян! — гордо скрестил лапы на груди Хома.
— Таких не бывает, — покачал головой на берёзе Дятел. — А вот грубияны, которые своё нахальство за правду выдают, — такие встречаются.
— Значит, я ещё и нахал? — съязвил Хома.
— А то кто же!
— Так ведь я и о себе, что хочешь, говорю!
— Да ты это нарочно говоришь, а сам желаешь, чтоб тебе возразили.
Ухмыльнулся Хома:
— Ну, а чего ж тогда ты мне не возражаешь? Я плохой, злой, грубый! Ну-ка, возрази попробуй на мою чистую правду.
— Запросто. Ты — небольшой и симпатичный. Слегка ленивый, в меру умный. Скорее, смелый, чем трусливый. Не очень жадный. И сердце у тебя доброе.
— И лёгкие у меня тоже хорошие. Можешь не простукивать, — смущённо пробурчал Хома. Вдруг стало стыдно ему. Нахалу и грубияну.
Но и легко стало. Когда знаешь, чем заболел, сразу легче становится.
— А ты… А Вы, — поправился Хома, — очень умный, знающий и красивый. Такой разноцветный: чёрный, белый, красный. Особенно красное охвостье Вам к лицу!
Теперь и доктор Дятел засмущался от похвалы и даже скрылся в дупле.
А Суслик с Хомой не спеша отправились домой.
Встретились опять по пути и Заяц-толстун, и старина Ёж.
Всем им вслух воздал должное Хома: Зайцу — за солидность, а Ежу — за воинственный вид.
А те настолько растерялись, что ничего не сказали.
— Почему же они промолчали? — озабоченно спросил потом Хома лучшего друга. — Ничего не ответили… — расстраивался он.
— И без того видно, какой ты благородный.
— Ты тоже хорош, — отвёл глаза Хома, вспомнив прежнее. — Пятнистый, как благородный олень.
— Опять врёшь?
— Да не вру я, не вру! Я взаправду сейчас сказал! — стукнул себя кулачком в грудь Хома. — Ну, надо же, никто правду от вранья отличить не может!
С тех пор стал Хома умней. И грубить стал меньше. Кому нужна такая слава — нахала и грубияна! И без того жизнь трудная. Везде опасность подстерегает: и в воздухе, и на земле. То Коршун, то Лиса. А то и Волк!
Только под землёй и можно спокойно жить. Но и там, глядишь, какая-нибудь грубая, ядовитая змея к тебе в нору заползёт!..
Как Хома ленивым был
В ышли на рассвете Хома и лучший друг Суслик из своих нор.
Встали столбиком и озираются, нет ли какой опасности, прежде чем к ручью пробежаться. Попить и даже умыться надо?..
Суслик упитанный такой стоит. Шёрстка лоснится. Отъелся в последнее время.
— Уж больно ты здоров! — восхитился Хома цветущим видом друга.
— He-а, я здорово болен! — сразу же возразил Суслик.
Он справедливо побаивался, что неспроста его Хома хвалит. Наверняка задумал какое-то хлопотное дело, отдуваться за которое придётся тому, кто здоровее.
А Хома знай твердит:
— Ты просто ненормально здоров!
— Я сильно ослабел, — протестовал Суслик.
— Да нет!
— Нет — да! — упорствовал Суслик.
Он всё более опасался, что тут дело не чисто.
И точно. Так оно и вышло.
— Не скромничай, — снисходительно почесал его за ушком Хома. — Давай к нам канавку от ручья прокопаем.
— Зачем? — поразился Суслик. — Чтобы нас затопило?
— Чтобы пить мы могли в безопасности. Не в норы же к себе канавку выкопаем! Пусть она рядом будет. Захотел, высунулся и попил. Каждый день к ручью ходим, рискуем. Вдруг Лиса набежит, вдруг Коршун налетит!
— Чудила ты, Хома! — удивился Суслик, а сам задумался. Ведь и правда неплохая мысль. Даже обидно, что Хома первый надумал.
— Ну как? Согласен?
— Я-то согласен. Да вот согласятся ли твои Лиса и Коршун нас не трогать, пока твою канавку рыть будем?!
Но Хома настаивал. Он любил порассуждать:
— Это смотря как мы рыть будем, быстро или медленно. Если быстро, то они и напасть не успеют. Если медленно, то сцапают — и привет! Давай всё обдумаем, рассчитаем, промеряем.
Обдумали. Промерили. Рассчитали. Заодно и попили из ручья. Умываться, правда, не стали. В другой раз можно дважды умыться.
До ручья оказалось, конечно, много шагов. Но, как ни считай, Сусликовых шагов почему-то было вдвое меньше Хоминых.
— Ишь, какой хитрый! — расшумелся Хома. — Умный какой! Значит, мне вдвое больше копать придётся?
Озадачился Суслик. Действительно…
Внезапно просиял Суслик:
— Ты не понял. У меня рост больше, оттого и лапы длинней. Поэтому твоих два шага за один мой идут.
— Вечно ты меня принижаешь и уменьшаешь, — разбурчался Хома. — Нашёл, чем гордиться.
— Я же не виноват, что таким вымахал! — гордо оправдывался Суслик.
— Выходит, я виноват, что таким дылдой не стал.
— Так будем копать или нет? — закричал Суслик.
— Завтра начнём.
И Хома ушёл в свою нору.
Всю ночь он не спал. Думал. А утром внушительно сказал Суслику:
— Я тут прикинул в уме: раз у тебя лапы вдвое длинней, то тебе надо копать вдвое больше меня. Я один копок сделаю, ты — два копка. Справедливо?
— Чего? — разволновался Суслик. — Совсем наоборот! Раз твои лапы вдвое меньше, то ты должен вдвое больше копать. На один мой копок — два твоих копка!
— Я — два, а ты — один?!
— Ленивый ты, Хома.
— Ленивый? Сам хвастался, что вдвое выше меня, а как до дела дошло, так меня, маленького такого, загружать, да?
Как ни спорили они, как ни рядили, не могли о главном договориться: кому больше другого копать.
И правда — кому?..