И Петр нанял для этой цели киллера. Точнее, киллера-садиста. Имитация действий серийного убийцы позволяла лишать людей жизни с нечеловеческой жестокостью. Гениально, как по мне. Поскольку киллер выполнял задания Петра, а наказания Петр всякий раз придумывал в зависимости от прошлого жертвы, у полиции возникло впечатление, что орудует несколько серийников, при этом серии и впрямь вязались с трудом. А все потому, что не было никаких маньяков, потому что маньяк тут только один — Петр, возомнивший себя карателем и спасителем. Хотя… Нам еще предстоит поймать исполнителя его заданий, потому что тот, почуяв власть и кровь, может не остановиться. И еще большой вопрос: а был ли он настоящим прирожденным садистом до того, как нанялся к Петру?
— А как же собственные обидчики Петра? — спросил Ватсон. — Получается, он долгое время не помышлял о мести?
— Джон, все эти убийства чужих мучителей — это сублимация. Все жертвы являлись суррогатами. Но, разумеется, сублимация когда-то перестает работать, напряжение нарастает, промежутки между убийствами становятся короче. В какой-то момент Петр осознал, что настал черед его личных обидчиков. И их надо было наказать по-особенному. Вытащить из дома, раздеть, уничтожить, заставить есть землю с того места, где произошла катастрофа, разрушившая его жизнь.
И вот эта земля… помнишь? Зачем преступник ее принес? Неужели мало земли вокруг места преступления? К тому же земля, взятая в определенном месте. Значит, именно эти убийства — это что-то совсем личное, особенно значимое, отличное от других.
А тут еще и третий их похищенный товарищ… Что-то связывало их. Но поскольку нынешних общих дел у них я не нашел, то единственный вариант — их школьная пора, юность, там-то и надо было копать. Практически в прямом смысле этого слова. А тут — одноклассник, который вдруг не пришел на выпускной.
Кстати, про третьего товарища: Николай должен был умереть от голода и холода, замурованный в небольшой укрепленной бетоном яме. Николаю повезло: он в клинике, выздоравливает, скоро отправится домой.
— И мы с тобой домой отправимся, ведь так? — Ватсон внимательно посмотрел на Шерлока. А енот спрыгнул с колен Ватсона, бегом кинулся ко все еще распахнутому чемодану, достал оттуда свои носок и платок, юркнул к комоду и снова засунул за него свои вещички.
Холмс усмехнулся:
— Кто-то вот уезжать совсем не хочет.
— А мы? — снова спросил Ватсон уже с нажимом.
— А мы можем поступить, как захотим. Только давай сначала выпьем чаю. Даже в Лондоне не везде найдешь такой хороший чай. А уж такое малиновое варенье, какое варит Владилена Амбруазовна, так и вообще днем с дождем не сыщешь.
— С огнем, — поправил его Ватсон, но Холмс лишь цокнул на это языком.
Цыганское счастье. Юля Фаро
Известный лондонский ювелир и завсегдатай алмазной биржи Майкл Шапиро и в свои восемьдесят два, что называется, был нарасхват. Поэтому поздний звонок геммолога из Testing Laboratory, заставший его на пороге офиса, ничуть не удивил пожилого джентльмена.
— Только не говори, Сэм, что хочешь поздравить меня с Днем Святого Патрика и пригласить в паб, — не церемонясь с бывшим учеником, пошутил ювелир. — Выкладывай, что там у тебя?
— Заметано, мэтр, паб с меня, — хохотнул звонивший, — тем более что вы меня бесконечно обяжете, если прямо сейчас конфиденциально посмотрите один синий камушек. Мой знакомый будет у вас с минуты на минуту.
— Так и быть, — вздохнул старик, — чего не сделаешь ради того, чтобы ведущий эксперт Великобритании был мне бесконечно обязан.
Когда протеже Сэма вошел в кабинет, мистер Шапиро уже вновь сидел за уставленным приборами столом.
Поздоровавшись, тучный господин в очках с любопытством обвел глазами интерьер комнаты, где строгость и сдержанная роскошь свидетельствовали о безупречном вкусе хозяина. Мазнул взглядом по развешенным на стене дипломам и опустившись в кресло, протянул наблюдающему за ним ювелиру квадратный футляр.
Вооружившись бинокулярной лупой, Майкл бережно открыл коробку.
«Не может быть! „Цыганское счастье“! — Ювелиру показалось, что от охватившего его страха он вот-вот потеряет сознание. — Спокойно, старина, спокойно», — мысленно увещевал себя Шапиро, сжимая в пальцах знакомый ему перстень.
Внезапный всплеск эмоций объяснялся просто. К Майклу на экспертизу попало изделие его собственной работы! Перстень, изготовленный для лучшего друга, цыганского барона Терентия Лапыгина, которому Шапиро был обязан жизнью. А ужас ситуации заключался в том, что покойный Лапыгин был похоронен вместе с кольцом. Уж это присутствовавший на похоронах Майкл знал точно.
«Кто ты, мордатый? — делая вид, что изучает драгоценность, размышлял Шапиро. — Грабитель могил или деляга-скупщик?»
Ювелир скосил глаза на гостя, тот моментально оживился и улыбнулся в ответ. Шапиро пододвинул микроскоп.