Новые райские кущи

— Ведь человек, который совершил проникновение в усадьбу, был криминальным профессионалом очень высокого уровня и класса, и его кто-то нанял. Мало того, снабдил сведениями о том, что хозяева будут в отъезде, о том, где расположен кабинет, в котором находится сейф. И, между прочим, еще большой вопрос про коды-шифры и ключи. — При этих словах Ладников жестким, ледяным взглядом посмотрел прямо на Евгению. — Каким образом этому человеку удалось вскрыть сейф, не повредив его, и закрыть после кражи?

— А потому что расслабились все! — обвинительным прокурорским тоном, перехватив у Ярослава инициативу, вступила со своей «партией» Эльвира Аркадьевна, обведя при этом всех по очереди давящим, пронзительным взглядом. — В беспечности сплошной живут, и все в игрушки играют. Одна… — Она перевела взгляд-лазер на Евгению, наотмашь хлеща невестку безжалостно словами: — Совсем обалдела. — И повторила с нажимом: — Совсем. От глупости своей, от пустоты жизни, от безделья тупого и потребительства. Как паразит живет уже сколько лет, нигде не работает, ни хрена не делает, любовника завела, и туда же: что-то урвать, всех обличить, грязью облить. Муж — труженик невероятный, настоящий мужчина! Никогда слова плохого ей не сказал! Все позволял, обеспечивал все ее капризы. И вкалывает сейчас там, где опасно для жизни! Где, между прочим, заминирована территория, на которой они работают с сыном, и в любой момент с ним может случиться беда. А она, дрянь такая, втихаря подает на развод, да так хитро, чтобы опорочить его имя и денег загрести побольше. Дрянь, и больше никто. Да еще любовнику про сокровища все выложила.

Выплеснув свое нешуточное, долго сдерживаемое возмущение, Эльвира Аркадьевна выдохнула, успокаиваясь, возвращая себе самообладание и выдержку, и посмотрела на побледневшую Дарью.

— Извини, Дарья, что при тебе отчитываю твою мать. Это, конечно, неправильно, и я понимаю, что причиняю тебе боль, но ситуация такова, что нам следует расставить все на свои места. — Улыбнувшись короткой извиняющейся улыбкой младшей внучке, она снова надела величественно-гневную маску и перевела взгляд на следующий объект морального отлупа: — А ты, Глафира, кому рассказала о сокровищах, а?

— Да я не… — пролепетала Глаша, растерявшись от материнского сурового наезда.

— Рассказала, рассказала, — уверенно произнесла Эльвира Аркадьевна. — И так-то дурой была всю жизнь, а к старости, прости господи, и вовсе становишься злобной, склочной и завистливой. Алексей-то прав, кроме своего Леонида тебе никто не нужен и не важен, всех продашь и под монастырь подведешь. Наверняка наляпала кому-нибудь языком своим бестошным. Или хвастаясь, или злобствуя.

— Мама! — попыталась было возразить-возмутиться Глафира.

— Помолчи, — властно отрезала Эльвира Аркадьевна и продолжила отлуп родни: — В том, что Леонид запросто и, пожалуй, даже с удовольствием мог продать картежным мошенникам информацию о сокровищах Октябрьских, я ни на минуту не сомневаюсь. Анастасию хулить и тыкать укором не стану, она единственная из всех, кто стал жертвой жестокого и хитрого обмана мошенника.

— Почему это? — Смирения Глафиры хватило ненадолго, прорвался возмущением характер: — Я, значит, у тебя такая-сякая, злобная и мерзкая, а Настька — несчастная жертва большой любви к аферисту?!

— Эк ты взвилась, — охолонула ее мать. — Может, напомнить, сама-то ты что вытворяла, когда за Леонида своего замуж рвалась? Самоубиться грозилась, нам с Егором Архиповичем все нервы истрепала, только он тебе надобен был. Ну, получила свою драгоценность, и что? Довольна? Благодаря ему на помойке окажетесь через месяц. Что делать станете? Куда денетесь? У Павла помощи просить, к питерским Октябрьским побежите «пустите-помогите» просить или сюда намылитесь переехать? Так нам здесь паразиты не нужны, тут дети-внуки-правнуки растут! Зачем им твоя злоба, зависть и раздор, который ты обязательно примешься сеять вокруг себя? Да, Анастасия рассказала о сокровищах человеку, которого любит, которому бесконечно доверяла. Но от чистого сердца и из-за любви, а не из-за расчета.

— Так остальные тоже не из-за расчета, мама, — заступилась за сводную сестру Мария Егоровна.

— Да, кое-кто и не из-за расчета, — кивнула, соглашаясь с ней, мать. — Твой муж, например, наверняка не держал в голове никакого расчета, но запросто мог под рюмочку рассказать собутыльнику о сокровищах и даже не вспомнить потом, кому и что рассказывал. И как его выспрашивали, подливая в ту самую рюмочку, чтобы подпоить покрепче. — И, посмотрев на зятя, хлестнула вопросом: — Да, Валентин?

— Да… — тягостно вздохнув, покаянно покивал Валентин Константинович, соглашаясь с ее словами. — Правда ваша, Эльвира Аркадьевна, позволял я себе много лишнего. Бывало, что и вхлам напивался, до беспамятства. А кому и что в таком состоянии расскажешь… разве ж помнишь? Виноват, признаю.