Новые россы

Сиреневое платье, в котором она попала сюда, давно лежало в корзине вместе с другой летней одеждой. На складе ей выдали мужскую красноармейскую форму. И теперь она, как и многие женщины, как Варя с Ритой, была одета в хлопчатобумажную гимнастерку, опоясанную кожаным ремнем с однозубой пряжкой, и шаровары, на ногах — ботинки с обмотками, на два размера больше ее ноги. Чтобы было удобнее ходить, Оксане пришлось натягивать две пары носков и оборачивать их портянками. Вместо пилотки, которую носили ее подруги, она повязала на голову найденный в корзине мамин цветастый платок. Выданную шинель, как и всю форму, пришлось подрезать и подшить по росту. Благо в лагере нашлись и ножницы, и нитки. Сначала девушка думала, что в таком виде она похожа на пугало, но, видя, что почти все женщины одеты так же и никто над ними не смеется, смирилась, хотя с детства была модницей.

Подойдя к палатке, где Баюлис осуществлял предварительный осмотр поступивших раненых и делал операции, она столкнулась с Ритой, спешащей в сторону блиндажа, где жил доктор и его товарищи.

— Ты куда, Рит?

— А, Оксанка, привет, — бросила ей Рита. — Извини, спешу. Янис Людвигович срочно попросил принести медицинский чемоданчик, а то этому немцу совсем плохо стало.

Войдя в палатку, Оксана увидела, что на операционном столе, сделанном из борта грузовика и поставленном на деревянные козлы, лежит человек в немецкой форме, испачканной кровью. Над ним склонился Баюлис. Рядом с врачом стояла миловидная молодая женщина в белом халате и белом же платке с красным крестом. Оксана только вчера познакомилась с ней, когда та привезла к ним раненых из второго лагеря. Ее поселили в землянку, где жила Оксана с подругами-санитарками. Представилась женщина Катей, но все называли ее по имени-отчеству, Екатериной Валерьевной, хотя на вид ей было не больше тридцати. У приехавшего вместе с ней санитара девчонкам удалось узнать, что Екатерина Валерьевна была настоящей графиней, ее мужа, командира одной из частей белой армии, месяц назад убили большевики. У них был маленький сын, но он умер еще зимой от простуды. У женщины, видно, был сильный характер, поэтому на людях она никогда не плакала и, только оставаясь одна, давала волю чувствам. Свое горе Екатерина Валерьевна старалась заглушить заботой о раненых.

Обернувшись на шум у входа, Баюлис увидел Оксану:

— А, Оксанка пришла! Ну-ка, послушай, пожалуйста, что наш немецкий пациент бормочет. А то мы с Екатериной Валерьевной никак разобрать не можем, а у тебя ушки молоденькие, может, разберешь чего-нибудь.

Над операционным столом на перекладине висела большая автомобильная фара, освещая раненого. От фары провода тянулись к стоявшему возле палатки с работающим двигателем грузовику.

Подойдя поближе, Оксана рассмотрела немца. Это был среднего телосложения молодой парень, лет двадцати пяти, не старше, а может, и моложе. По его красивому, но бледному лицу тяжело было определить точный возраст. Хотя на такой высоте воздух был сухим, его короткие светлые волосы были мокрыми от пота, как и весь он. Немец метался, что-то тихо и невнятно бормотал — бредил. Чтобы лучше расслышать, девушка наклонилась над ним. В этот миг парень открыл веки и посмотрел Оксане прямо в глаза, словно проникая в ее душу. От неожиданности она даже не успела ничего сообразить, как он снова впал в беспамятство. Единственное, что она успела разглядеть, — это его глаза цвета неба, смотрящие на нее с мольбой и болью.

— Ну что, Оксанка, расслышала что-нибудь?

— Да, Янис Людвигович! — машинально ответила девушка и, не задумываясь, начала переводить: — Фея из сказки… спаси меня… я не хотел этого… это мой первый вылет… плен… я не хочу… А дальше что-то неразборчиво. По-моему, свою маму вспоминает и с кем-то спорит. Говорит, что жить хочет… Бога вспоминает…

— Ну пока жизнь я ему пообещать не могу. Пускай лучше Богу молится, может, он ему и поможет, — покачав головой, проговорил Баюлис. — Заражение у него от ран пошло, раневой сепсис. Ранение в бедро и плечо. Боюсь, как бы гангрены не было. В таких условиях все возможно. Сейчас Рита мой чемоданчик принесет, удалим ему омертвевшие ткани и попробуем антибиотики, авось полегчает. Организм молодой, может, оклемается.

Услышав неизвестное ей слово «антибиотики», Оксана поняла, что Баюлис применит какие-то лекарства из своего времени, которые спасут немца. Может бать, спасут…

— А как его зовут, Янис Людвигович?

— А ты сама возьми его документы и посмотри, — ответил ей Баюлис. — Нам сейчас некогда, операцию делать будем. Готовы, Екатерина Валерьевна?

В это время в палатку вбежала Ритка, неся сумку-чемоданчик Баюлиса. Доктор раскрыл его, достал шприц и сделал раненому укол.

Чтобы не мешать, Оксана вышла на воздух, сжимая в руках документы. Зачем он ей, этот немец, этот враг, что она в нем нашла? Но в тот миг, когда их взгляды встретились, что-то екнуло у нее в груди, бросило в жар, словно по невидимым нитям она переняла его от раненого.

— Фея из сказки, — тихо повторила девушка слова немца, сказанные в бреду.

— Здравствуйте, Оксана!