Новые русские

— Погоди, погоди. Ты не хочешь спать со мной, потому что я старый?

Вера смущена. Она ни с кем не разговаривала на эти темы. С каждой минутой становится сама себе все более отвратительна. То, что с ней здесь сделали, самый настоящий разврат. Даже Валентин в молодости ничего подобного себе не позволял. Хотя в его компании любили всякие сексуальные развлечения. Вера решает не отвечать на вопросы Темирова. Он вдруг резко опускается у ее ног. С неожиданно грустным выражением лица. Смотрит на нее глазами, полными скорби.

— Скажи, Вера, я что — действительно старый? — повторяет он не возмущенно, а почти жалобно. Видя, что она не хочет с ним разговаривать, продолжает сам: — Ты умная женщина. Тебе следует верить. Раньше мнение женщин обо мне меня не интересовало. Но в последнее время они все больше и больше восторгаются мной. Им нравятся мои восточные хитрости. Скажи, они, по-твоему, все врут? Или ты не такая? Равнодушная к мужчинам. Но я же сам видел, как, имея мужа, ты ночевала в постели Глотова. Значит, все женское в тебе реагирует. Неужели я хуже? Скажи. Хуже, потому что старый? Да, а? Получается, другие врут. Я им плачу деньги, и они врут. Чем больше плачу, тем с большим презрением врут. А тебе никакого подарка не дал, и ты сказала правду. Или обиделась. Скажи? — Он с жадностью заглядывает ей в глаза.

Вере ужасно стыдно. Ну какие глупости он говорит! Чтобы отвести от себя подозрения в корыстности, тихо отвечает:

— Ерунда, какие деньги? Подарки… В моем возрасте из-за денег смешно.

Темиров загорается:

— Скажи, я тебе просто понравился? А? По внешнему виду?

Вера выдавливает из себя:

— Очень представительный мужчина.

Жаке не верит. Подозрения, возникшие в нем, ищут подтверждения. Сам он давно чувствует, что сексуальные силы на исходе, но надеется умело скрывать внезапно накатывающуюся на него слабость. Он обнимает ноги Веры, не обращая внимания на мокрые грязные сапоги.

— Айналайн, неужели это все? Мне приходится покупать их вранье? Сейчас, при моих возможностях сделать любую женщину счастливой… Вот тебе жизнь. Схватишь одно, не удержишь другое. Вера, ты не уходи. Иначе я потеряю веру в себя. А без веры рушится любая жизнь. Понимаешь? Ты — красавица, умница, понимающая женщина, помоги мне. Сделай так, чтобы было не слишком больно падать в объятия старости. Будь со мной. Не долго, даже редко. Я постараюсь… царицей будешь. Ты же эколог, у тебя должно болеть сердце за все живое…

Темиров говорит искренне, взволнованно, его руки жадно блуждают по бедрам Веры.

— Понимаешь, они мне врут, а ты скажешь правду. Скажи, скажешь? Без твоей правды я перестану быть мужчиной.

У Веры не хватает сил выдерживать этот бред. А куда ей деваться? Домой? Там жутко. В фонд? Слушать домыслы о пропаже Глотова? Не стоит он того. Если разобраться, сейчас она нужна одному Темирову. По-собачьи пытающемуся дорваться до нее. Чтобы доказать. Кому? Конечно же себе. Пусть доказывает, устало решает Вера и ложится спиной на ковер. Шепчет:

— Только без девушек…

— Сам, сам, сам, — скороговоркой подтверждает Жаке, торопливо задирая ей юбку. Вера не сопротивляется, но и не помогает ему. В голове крутится дурацкая мысль: «Только бы не заставлял его возбуждать».

Опасения Веры развеиваются быстро. Она и не ожидала от Жаке такой прыти. Он, как барс, мягко и грозно завладевает ее телом. С послушным удивлением Вера отдается напору его животной страсти.

Элеонора не ждет никого… кроме Макса

Элеонора не ждет никого… кроме Макса. Это известие его парализует. Он сидит возле телефона в неопределенно-торжественном душевном восторге. Ему бы подпрыгнуть в воздух, размахивая руками, упасть на колени, как это делают футболисты, забивающие заветный мяч. Но необходимость скрывать свои чувства сковывает его пробившийся родничок толстой коркой льда, искрящегося на солнце. Макс боится выдать себя. Он не сумел вчера обвинить Веру, а теперь после звонка Элеоноре самому становится неловко. Посидев некоторое время в ожидании вопроса жены «кто звонил?» и не дождавшись его, Макс идет на разведку. Оказывается, Веры нет дома. Невероятное везение. В спальне поскрипывает кровать. Какое же здоровье должен иметь Туманов, чтобы начинать с этого день. Из своей комнаты появляется бледная, изможденная Аля, закутанная в простыню. Ее не цепляющийся ни за что взгляд бессмысленно скользит по комнате. Она похожа на бестелесное привидение из фильма ужасов. Макс рад видеть ее живой, но не показывает этого. Взгляд Али наконец упирается в него. Кажется, не узнает. Во всяком случае никаких видимых признаков. Ему трудно находиться напротив ее пустых, мутных глаз. Нужные слова никак не идут в голову. Вырывается непроизвольное:

— Как ты?

— Я? — удивляется Аля. Осматривается в поисках кого-то другого, кому адресован этот вопрос.

— Тебе лучше? — старается исправиться Макс.

— Мне? — с той же интонацией спрашивает она. И, ничего не ответив, проходит мимо Макса в ванную комнату.