Новые русские

Уже несколько лет он занят одним — перекидыванием денег. А ведь почти до сорока лет был типичным московским завсегдатаем творческих сборищ. Пел песни собственного сочинения под гитару и фортепьяно, читал девушкам стихи, похмелялся разбавленным пивом и малюсенькими расползающимися креветками, и был счастлив. Степан глубоко, ностальгически вздохнул. Когда он впервые увидел Элеонору, она показалась ему как раз той женщиной, на которых он в те времена смел лишь смотреть. Оказалось, все намного проще. Теперь, после встречи с ней, он понял простую, но не всем доступную истину: блядь — это не та, которая всем дает. Блядь — это мировоззрение, основанное на стремлении из любого, самого трогательного поцелуя или просто заинтересованного мужского взгляда выжать максимум выгоды. Поэтому напрашивается вывод — блядь, она и в семьдесят блядь… А вот Катька — другая. Она его любит. Степану мучительно захотелось сделать ей приятное и, не отдавая отчета самому себе, слепо уставившись на вынырнувшую из-под тумана яхту, он принялся сочинять стихи.

На лице Темирова не дрогнул ни один мускул, когда в номер вошли незнакомцы. Он продолжал отхлебывать из пиалушки зеленый чай. Аслан вопросительно смотрит на него, а не на вошедших. Вера уверена, что это какие-то друзья Жаке, и гостеприимно машет рукой:

— Садитесь с нами чай пить.

— Мы чай не пьем, — мрачно отвечает кавказец. — Мы по другому поводу.

Темиров, не удостаивая гостей взглядом, властно командует:

— А ты садись, когда приглашают.

В ответ кавказец нагло смеется. Обращается к блондинке:

— Старый ишак решил, что мы на чай пришли.

— А тебя как зовут? — нисколько не обидевшись, интересуется Жаке.

— Булат. Запомни это имя. Отныне все дела на Кипре будешь иметь через меня. И не вздумай обманывать. Аллах один, и он тебе не простит.

Жаке ставит пиалушку на стол, долго вытирает полотенцем потное лицо. Усики его щетинятся черной щеткой, лысина багровеет.

— Где же твоя визитная карточка, джигит?

Булат подходит к низкому длинному ренессансному столику и с грохотом между чайником и вазочками кладет «кольт».

— Вот она!

— А… милый, так ты бандит? — почти искренне удивляется Темиров. — Сказал бы сразу… Слушай меня, Булат, внимательно ушами. Если я еще раз когда-нибудь и где-нибудь тебя увижу… клянусь — твою маму, твоих сестер, твоих знакомых девушек, даже оставшихся в живых бабушек… всех выебу! И тебя в первую очередь. Скажи, а?

У Веры темнеет в глазах. Она замирает в ожидании выстрела. Аслан при своей неуклюжести и полноте, как мячик, выпрыгивает из кресла и животом накрывает «кольт». Булат сверкает зрачками. В них бешенство борется со страхом. Темиров продолжает, будто ничего не произошло:

— Уходи. И предупреди своих, Жаке три года назад убил Хабиба, и никто из его поганого рода больше не топчет пыль в родном ауле.

— Пошли, Булат, — тихо не то просит, не то приказывает блондинка. Но ее друг окаменел. Темиров хлопает Аслана по тучной спине в мокрой от пота рубашке:

— Мальчик, засунь-ка ему револьвер в штаны, может, станет похож на джигита.

Потом обращается к блондинке:

— Оставь, девушка, адресок, где вас искать, вдруг понадобитесь.

Та послушно вынимает из сумки визитку, протягивает Темирову.

Он кивает головой Вере:

— Возьми, пригодится. Что там написано?

Вера берет из дрожащей руки блондинки карточку, читает:

— Агентство по недвижимости. «Мирзоев и Г».

Жаке принимается за прерванное чаепитие и с брезгливой миной напутствует пятящихся гостей:

— Салам аллейкум Мирзоеву, пусть на досуге перечитает Коран.

Возбужденная Надя возвращается в свой номер с коробочкой в кармане. Аслан лежит поперек огромной постели вверх животом, на котором красуется кровоподтек странной формы.

— Что с тобой, пузанчик? — восклицает Надя с притворным ужасом.

— Пустяки, — жеманничает Аслан, — невоспитанных горцев немного поучили. Представляешь, бросился на меня настоящий бандит, пришлось его успокоить. Одним ударом «кольт» из его рук вышиб. На колени приказал встать.

— А синяк?

— Что синяк? Это я пистолет сгоряча к животу прижал. Пристрелить хотел шакала. Жаке не позволил. Сказал — заграница все-таки… Ложись ко мне. Третий день хочу, не переставая.

Надя отрицательно машет головой:

— Нет, нет, нет, нет! Я без гарема не согласна. У вас по закону сколько должно быть жен?

— Три, если совсем бедный, — не понимая, куда она клонит.

— Вот и давай, ищи остальных двух.

Аслан подозрительно поглядывает на нее. Такое ему никто не предлагал. На всякий случай воспринимает как шутку и громко смеется.

Надя сердится, пытается стащить его с постели.

— Должна же быть какая-то разница между обычными мужиками и мусульманами. Давай, давай, там внизу попроси таксистов привести двух проституток. Чем не пополнение в твой гарем. Вместе и покувыркаемся…

От услышанного Аслан резко прекращает смеяться. Не верит своим ушам. Неужели такое бывает? Идти боится. А вдруг она издевается над ним. Но после ее грозного крика: «Я кому сказала?!», хватает рубашку и выкатывается в коридор.