Новые русские

Нинон отодвигает тарелку, не в силах жевать. Она представляет себе эту сцену, в центре которой заводила, естественно, Таисья, и не может отдышаться между приступами хохота. Таисья успокаивается первая.

— Перестань ржать, как лошадь! Между прочим, игра совершенно безобидная. Мужчины всегда были одеты. Сам Сталецкий обязательно во фраке. Разрешался только один поцелуй нашедшему и больше никаких вольностей. И чего тут такого? Фигуры у всех были замечательные. Одно удовольствие поглядеть. После войны откормились, стали заниматься телом, ногами, педикюром. Некоторые щеголяли ажурными чулками…

— Ой, Таисья, чтобы ты да не похвасталась чулочками? Такого быть не могло!

Таисья становится строгой и вспыльчивой.

— Говорю, не играла! Ни разу! Хотя Сталецкий постоянно намекал о перстеньке. Там еще было интересное правило, привлекавшее женщин. Если перстенек не находили, он оставался у спрятавшей его. А камень меньше четырех каратов не игрался. Кто страсть как любил эти игры, скажу уж по секрету, Гликерия. С этого-то между ними и началось. Однажды она так спрятала перстенек, что он не смог его отыскать. Представляешь, было штук пять девушек. Сталецкий поначалу пальцами к ней. Нету! Он к другой. Та хрясь его по знаменитой физиономии. Следующая — хрясь. Все смеются. Он не понимает, в чем дело. Начинает злиться… Потеха прямо, — Таисья загадочно замолкает. Меняет тон и ни с того ни с сего спрашивает: — Хочешь борща? Вкусный. Он, когда настоится, делается лучше.

— Погоди, куда же Первеева перстенек запрятала? — настаивает Нинон.

Таисья делает вид, что не хочет возвращаться к столь пикантной теме. Маленькими глотками отхлебывает кофе. Отводит взгляд в сторону. Но желание рассказать пересиливает возрастные приличия.

— Ладно, дай слово, что никому не сболтнешь?

Нинон уверена, Таисья рассказала об этом всем своим многочисленным приятельницам. Поэтому клянется:

— Чтоб мой язык отсох! Ты меня знаешь.

— Короче, спрятала она его в другое интимное место. Тогда многие поговаривали, что она — любительница оборотной любви.

— Какой? — смеется Нинон.

— Той… которая сзади. Этим она Сталецкого и заманила. Он первое время после свадьбы и не изменял ей.

Нинон с удовольствием затягивается сигаретой. Пьет «Мукузани». Она любит бывать у Таисьи. Общаться с новоиспеченной княгиней все равно что читать Гиляровского. Про всех живых, а уж тем более покойных, она знает кучу историй, сплетен, пикантных подробностей. Ни одна личность, получившая известность в Москве, не минула участи быть обсужденной в салоне Таисьи Федоровны. Но странное дело, обычно представление о сталинском времени — довольно мрачное. Репрессии, ссылки, стукачество, казенная мораль. А послушать Таисью, люди жили и вели себя похлеще сегодняшних. В игры играли, проводили время веселее, чем московская интеллигенция, прикованная к видушникам с порнухой.

— А Сталецкий про айсора знал? — уже с неподдельным любопытством спрашивает Нинон.

Таисья поджимает губы. Видно, ей не хочется вспоминать об этом. Нинон не отстает:

— Заинтриговала до ужаса, Таисья, миленькая, как у них там все произошло?

Она почти уверена, что Таисья каким-то образом замешана в этой истории. За долгие годы светской жизни княгиня принимала участие не в одной любовной интриге. Без нее не обходился ни один скандальный адюльтер. Она, как вампир, высасывала энергию из чужих бушующих страстей. Нинон не верила посещению Ласкаратом Элеоноры, но какая-то мистическая тайна лежала на всей этой семейке. Ласкарат был, что называется, не от мира сего. Даже если верить Таисье и не признавать его сыном Сталецкого, все равно приходится признать, что они были очень похожи. Нинон не успела познакомиться со Сталецким. Он умер в начале семидесятых, но рассказы о нем напоминали ей поведение и поступки Василия.

— Не придумывай, Таисья! Как Гликерия могла родить от айсора? При таком мужчине. Я имею в виду Сталецкого.

— То-то и я говорю. Темная история, — задумчиво произносит Таисья. — Айсор был тогда в большой моде. Вроде иностранца. К тому же богатый. Некоторым женщинам, которые ему особенно нравились, он, подбивая набойки, надевал на щиколотку золотую цепочку. У меня до сих пор такая хранится.

— Значит, было! — Нинон в восторге хлопает в ладоши.

— Все. Больше не буду рассказывать! — взрывается Таисья. Замолкает. Поджимает губы. Но постепенно отходит: — Нравилась ему, да. Гликерия узнала, закатила сцену ревности. Насилу ее разубедила. Понимаешь, айсор с женщинами обращался не по-нашему, ну, не по-русски…

— А как? — взвизгивает Нинон.

— Ой, все тебе расскажи. Тогда на это немногие шли. Я отказалась. Да ну тебя! Заставляешь вспоминать глупости. Из этой противоестественной любви и получился Васька.

Нинон смеется:

— Так не бывает.

— Не бывает. А у них получилось. Что праведно — от Бога, а что неправедно — от дьявола. Потому такой и уродился.

— А Сталецкий?

— Что Сталецкий? Его самого видели в «Национале» с айсором. Не стеснялся за одним столом с ним сидеть. Всякое рассказывали про них. Спроси лучше Гликерию. Она при этом присутствовала.