Новые сказки Шехерезады (СИ)

- Ну-у… Если бы хотел, то уже, во славу Аллаха, погружался бы в нежное нутро твоей тёмной раковины.

- Ты прав, о повелитель. Но дело в том, что пока ты не захочешь меня, до тех пор у меня не будет в руках этой удивительной флейты, игра на которой доставляет райское блаженство. Вели мне показать тебе кое-что…

- Повелеваю… Что же это?

- Ну, во-первых, мой живот... а на нём пупок, какого, ручаюсь, ты никогда не видел.

- Я? Не видел женских пупков??

- Таких - нет, о повелитель! До сих пор страсть не позволяла тебе хорошенько рассмотреть его. Он столь глубок, что вмещает целую унцию розового масла, – и Шехерезада, встав во весь рост, подняла край своей тонкой рубашки и сделала несколько покачиваний бёдрами.

Живот её с тёмным пупком блеснул в свете светильников умащенной кожей. Полулёжа на подушках, падишах с интересом смотрел на него.

- Целую унцию? Не может быть… Пусть евнух принесёт масло. Икраим!

- Погоди, о повелитель! Пупок подождёт… Прикажи мне обнажить мой луноликиий зад, и клянусь Аллахом, ты захочешь его! И я сыграю тебе на флейте блаженства! – воскликнула Шехерезада, и Падишах – она заметила это, – поддался её страстному призыву.

- Повелеваю! – произнёс он требовательно.

Шехерезада послала ему свой самый страстный взор, и исполняя танец затухающего огня, опустилась на ложе. Приняв позу ослицы, она развязала поясок своих тонких абрикосовых шаровар, которые соскользнули к коленям.

Над ложем взошла полная луна, столь выпуклая и округлая, что даже Великому Падишаху, познавшему тысячи и тысячи женщин, было на что посмотреть. Темнеющий овал между бёдрами притягивал его взор, и Шехерезада это заметила.

- Всё ли ты видишь, о повелитель? Не приказать ли ещё светильников?

- Эй, кто там! Больше свету! – и две служанки бесшумно метнулись и принесли ещё четыре светильника.

Пробудившаяся Дуньязада смотрела на открывшуюся ей картину во все глаза.

Ещё недавно задумчивый, взгляд Падишаха заблистал, и пола его халата слегка приподнялась. Он сделал знак Шехерезаде приблизиться. Она на коленях подползла к нему, пала ниц, и Великий возложил на округлость её луны свою ладонь, сверкнувшую огнём рубинов.

- О Повелитель, позволь мне взять теперь в руки флейту. Моя игра, поверь, доставит тебе блаженство не меньшее, чем двенадцать дев ифрита!

- Где же твоя флейта? Возьми её, повелеваю…

Шехерезада откинула полу его халата и извлекла белый ствол.

- Вот прекрасная, прочная флейта, из которой можно извлекать звуки блаженства! – воскликнула она.

Взяв губами конец ствола, она пальцами прошлась по всей его длине сверху вниз и обратно. Подобно заклинателю змей, она бесшумно играла и играла, раскачивая головой и перебирая невидимые клапаны, пока не зазвучал голос Падишаха:

- О-о-о!! Да это и вправду блаженство двенадцати дев ифрита!..

- И даже более, о Повелитель! – откликнулась Шехерезада. – Я ведь сыграла тебе ещё не всё, что умею…

- Не отвлекайся на разговоры! Покажи своё умение! – воскликнул Великий, и молчаливая игра на флейте продолжилась.

- …И во всём Багдаде не нашлось ни одной женщины, которая владела бы этим искусством… Им владеют только в Каире! О, Аллах!.. – говорил падишах, и по лицу его бродила улыбка блаженства.

Дуньязада, наблюдая за игрой, незаметно приблизилась к сестре вплотную.

- Сестра, разреши и мне поиграть. У меня получится, вот увидишь! - зашептала она ей на ухо, но Шехерезада, не выпуская флейты из губ, сверкнула на неё чёрным миндальным глазом и сделала рукой негодующий жест, означавший, что это совсем не детское занятие. Затем, округлив глаза, она стала заглатывать флейту целиком, как факир-шпагоглотатель.

Падишах, постанывая, корчился на ложе. Наконец Шехерезада вынула флейту изо рта, чтобы отдышаться, и та вдруг брызнула ей в лицо своим соком, несказанно удивив этим малышку Дуньязаду.

«Играй!!» - вскричал падишах, и Шехерезада вновь прильнула к флейте губами и не выпускала её долго… пока тело падишаха не ослабело и не упокоилось на подушках. Потом он обнял её, и они заснули вместе до утра. И утром он снова, сам себе удивляясь, не отрубил ей голову.

*     *     *

Сказка о бедном Алладине

Прошёл день, и настала следующая ночь, и Шехерезаду вновь призвали к падишаху. Устроившись на ложе подле него, она, по его знаку, начала дозволенные речи.

- Было это, или не было, - начала Шехерезада, - а кроме Аллаха ничего не было!.. Но сказывают, в старые-старые времена жил на свете бедный юноша по имени Алладин – ну такой бедный, такой бедный, что беднее его просто и быть не могло.

Жили они вдвоём со своей матерью, и добывал он им пропитание тем, что пас чужой скот. Мать же его продавала хворост, собирала ослиные и верблюжьи кизяки для печки, да варила похлёбку, когда было из чего.

Мальчишкой был Алладин всегда такой грязный и рваный, что все дети его сторонились и кричали, когда он появлялся: «Вон Алладин идёт – спасайся кто может!» - и, зажав носы, разбегались. Алладин плакал и жаловался матери, но чем она могла его утешить? Она и сама выглядела не лучше.